Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Лачуга должника. Небесный подкидыш. Имя для птицы
Шрифт:
Уже в коридоре чувствовалось, что «Тетя Лира» разгерметизирована: тянуло солоноватым сквозняком, бодрящей морской свежестью. У всех, спешивших на палубу, был празднично-оживленный вид. По внутреннему трапу мы вышли на ту часть поверхности корабля, которая после приводнения преобразилась в палубу; верхние сегменты обшивки разомкнулись и опустились в бортовые карманы, выдвинулась рубка в мидельной части. В целом же палуба была гола и огромна по площади; отдаленно она напоминала мне взлетные полосы на музейных моделях старинных авианосцев. Как ни странно, но сходная мысль возникла и у моего друга.
— Как бы нашу посудину ялмезиане
Меня — в который раз — поразило, как дотошно изучил Белобрысов реалии XX века, в том числе и военно-морские. Сколько книг ему пришлось прочесть!.. И для чего?..
Размышления мои были прерваны звуками «Гимна Мирной Земли». Они все ширились, они парили над океаном. Одновременно в центре палубы распахнулся люк, и из него стала расти, уходя в ялмезианское небо, телескопическая мачта. На вершине ее развернулся алый с голубым флаг — символ нашей планеты.
Ветер дул силою не более балла. По океану шла мерная, широкая зыбь. Вода отливала неправдоподобной синевой — будто на старинных земных курортных открытках. Лиловатое ялмезианское солнце светило нам в спину. После замкнутого, тесного мира корабля, после его кают и заполненных приборами технических отсеков, ялмезианский мир казался ошеломляюще огромным.
Когда отзвучал гимн, Карамышев взял слово. Он сказал, что дает всему составу экспедиции, за исключением морской команды, сутки отдыха; «Тетя Лира» эти сутки будет дрейфовать с выключенными двигателями. Затем мы возьмем курс на материк, от которого находимся сейчас на расстоянии восьмисот километров. Там мы прежде всего исполним печальный долг — похороним наших погибших товарищей. На ближайшие четыре часа внешними вахтенными назначены Белобрысов и Кортиков.
Мы с Павлом поднялись в обзорную рубку, сняли показания приборов, сделали первую запись в вахтенном журнале. Затем я доложил вниз по внутренней связи:
— Вахту несут Белобрысов и Кортиков. Особых обстоятельств нет. Поле обзора чисто. Под килем — шесть тысяч семьсот шесть метров. Отбой.
Мы опустили боковые заслоны из сталестекла. Теплый и влажный ветер продувал рубку насквозь. Громадный корпус «Тети Лиры» покачивался мягко, убаюкивающе.
— План по романтике выполняется успешно, а ко сну почему-то клонит, — прервал молчание Павел. —
Эх, вахтенный, не спишь ли ты? Скорей расстанься с ленью! Под килем кильки иль киты — Ответь без промедленья!Произнеся это, он нажал кнопку глубинного наблюдения. На экране возникли изображения мелких, юрких голубоватых рыбок. Потом не спеша проплыла большеголовая рыбина-шестиглазка; одна пара глаз у нее была на голове, остальные — на спине.
Затем зазвучал зуммер. Над стереорадаром зажегся сигнальный глазок. На экране возникло высокое раскидистое дерево. Оно одиноко маячило в двадцати километрах от нас. Ветви его были усеяны какими-то желтыми хлопьями; я решил, что это листья.
— Паша, нас сносит к какому-то островку. Надо доложить
возразил Белобрысов. — Давай-ка воздержимся пока от сообщений.
Встретишь волка или гада — Докладать о том не надо Ни начальству, ни невесте — Им нужны благие вести!Мы включили поисковый глубиномер, — и тут выяснилось, что в радиусе пятисот километров от нас глубина ничуть не меньше, чем у нас под килем.
— Странно!.. Но ведь дерево-то мы видим, Паша!
— Оно плывет! — заявил Павел. — Плывет навстречу нам — вопреки течению и логике...
Через два часа дерево проплыло в пятидесяти метрах от «Тети Лиры». Корни его уходили далеко в прозрачную глубину. Дерево плыло своим курсом. То, что я издали принял за листья, оказалось сборищем ширококрылых желтых птиц.
Они ровными рядами сидели на ветвях и, глядя все в одну сторону, синхронно взмахивали крыльями, тем самым заставляя дерево перемещаться в океанском просторе. Они были как бы живым коллективным парусом. На вершине этого странного древа стояла птица — тоже желтая, но крупнее остальных. Она вертела головой во все стороны и издавала короткие ритмичные крики, в такт которым дружно работала крыльями вся стая.
Но вот верхняя птица умолкла, затем покинула свой командный пункт. Вслед за ней взвились в воздух все остальные. Стала видна кора ветвей, усеянная мелкими синеватыми иглами, — и многочисленные гнезда, сплетенные, по-видимому, из водорослей. Птицы же, приводнившись на некотором расстоянии от своего вертикального ковчега, стали нырять, — и каждая, поймав рыбу, тотчас возвращалась к дереву, неся добычу в клюве. Весь экипаж «Тети Лиры» столпился у правого борта, не в силах оторвать глаз от инопланетного чуда.
Павла эта, как он выразился, плавучая птицеферма навела на грустные размышления.
— И в какую же глухомань нас, Степа, с родной Земли занесло...
Нас к домашним пенатам Не притянешь канатом!И ни одного корабля на горизонте! И не будет! И брата я тут не найду, это уж дело ясное...
— Паша, оставь эти ностальгические мысли! — строго сказал я. — Вернись к реальности! Ты на вахте!
— Степа, Степа! Неужели ты так и не уверовал, что я миллионер?! А я ведь тебе чуть ли не всю свою пятнистую биографию без утайки поведал!.. И еще шепну тебе, Степа, на полном секрете: устал я от своего долгожития.
Топочут дни, как пьяные слоны, Транжирит жизнь свои грома и молнии, — А мне б сейчас стаканчик тишины, Бокал молчанья, стопочку безмолвия...— Паша, мы же на вахте! — повторил я. — Девятый пункт...
— Мне от твоих пунктов и параграфов уши судорога сводит! — с раздражением перебил он меня. Но потом, смягчившись, добавил: — А вообще-то ты человек невредный. И не такой уж благополучный, каким сам себе кажешься. Тебя еще жизнь до печенок проймет.