Собрание сочинений в десяти томах. Том четвертый. Драмы в прозе
Шрифт:
Оранский.Нам уже и ступить некуда, пред нами — бездна.
Эгмонт.Разве милость короля — такая малая полоска земли?
Оранский.Не такая уж малая, но скользкая.
Эгмонт.Клянусь богом, это несправедливо. Я не терплю, когда о нем думают неподобающим образом! Он сын императора Карла и не способен на низкий поступок.
Оранский.Короли низких поступков не совершают.
Эгмонт.Его надо узнать получше.
Оранский.Наше знание и говорит нам — не дожидайтесь опасной пробы.
Эгмонт.Никакая проба не опасна, если ты ее не страшишься.
Оранский.Ты
Эгмонт.Я все должен видеть собственными глазами.
Оранский.О, если бы на сей раз ты захотел посмотреть моими. Друг мой, твои глаза открыты, и ты уверен, что видишь все. Я ухожу! Жди прибытия Альбы, и господь да хранит тебя! Может быть, мой отказ послужит тебе во спасенье. Может быть, дракон и отвернется от добычи, если ему не удастся сразу проглотить нас обоих. Может быть, он помедлит, чтобы вернее ударить, а ты, прозрев, увидишь все в правильном свете. Но скорее, скорее! Спасайся, Эгмонт! Спасайся! Прощай! Будь зорок, Эгмонт, пусть ничего не ускользнет от твоего вниманья: сколько войска он приведет с собой? Как разместит его в городе, какая власть еще останется правительнице? Будут ли начеку твои друзья? Подай мне весть о себе… Эгмонт!..
Эгмонт.Чего ты хочешь от меня?
Оранский (дотрагивается до его руки).Подумай еще раз! Уйдем вместе!
Эгмонт.Как? Ты плачешь, принц Оранский?
Оранский.И мужчине подобает плакать о погибшем.
Эгмонт.Ты считаешь меня погибшим?
Оранский.Да. Пойми, тебе остался недолгий срок. Прощай. (Уходит.)
Эгмонт (один).Как странно, что мысли другого человека так воздействуют на нас! Мне бы все это и в голову не пришло, а он заразил меня своими опасениями. Прочь! В моей крови это чужеродная капля. Приди мне на помощь, природа, извергни ее! А на то, чтобы разгладить морщины раздумья, у меня есть прекрасное средство!
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
ДВОРЕЦ ПРАВИТЕЛЬНИЦЫ
Правительница.Этого надо было ждать. Когда денно и нощно живешь в трудах и заботах, кажется, что делаешь невозможное, а тот, кто издали смотрит на тебя и повелевает, уверен, что требует лишь возможного. О, эти самодержцы! Никогда я не думала, что столь великое волнение охватит меня. Власть прекрасна! И вдруг отречься от нее. Не знаю, как решился на это мой отец; но я последую его примеру.
В глубине сцены появляется Макиавелли.
Подойдите ближе, Макиавелли. Письмо брата повергло меня в раздумье.
Макиавелли.Смею ли я спросить, о чем он пишет?
Правительница.Король высказывает столько же братского внимания ко мне, сколько и заботливости о своем государстве. Он превозносит стойкость, усердие и преданность, проявленные мною в попечении о правах его величества в этих землях. Сожалеет, что буйный нрав здешнего народа причиняет мне столько хлопот и огорчений. До глубины души убежденный в моей проницательности, равно как и в разумной последовательности моего поведения, он так мною доволен, что я могла бы сказать: для короля это письмо слишком учтиво, для брата — тем более.
Макиавелли.Его величество не впервые выражает вам свое справедливое удовлетворение.
Правительница.Но впервые так риторично.
Макиавелли.Я не понимаю.
Правительница.Сейчас
Макиавелли.Эта мера вызвала бы опасное брожение в умах.
Правительница.Но король полагает — ты слушаешь меня? — что бравый генерал, который знать не знает никаких резонов, живо справится с народом и дворянством, с бюргерами и крестьянами, посему он и шлет сюда во главе немалого войска герцога Альбу.
Макиавелли.Альбу?
Правительница.Ты удивлен?
Макиавелли.Вы сказали: шлет. Он, верно, спрашивает, не послать ли?
Правительница.Король не спрашивает. Он посылает.
Макиавелли.Ну что ж, вам будет служить опытнейший полководец.
Правительница.Служить мне? Говори прямее, Макиавелли.
Макиавелли.Я не хочу высказываться прежде вас.
Правительница.А я, ты думаешь, хочу притворяться? Мне больно, очень больно. Лучше бы уж мой брат высказал все, что у него на уме, а не подписал бы казенное послание, состряпанное его статс-секретарем.
Макиавелли.Может быть, следовало бы вникнуть…
Правительница.Я их всех знаю вдоль и поперек. Они любят, чтобы все было вычищено и выметено, а так как сами к этому рук приложить не хотят, то радуются каждому, у кого метла в руке. О, мне чудится, что я вижу короля и его совет вытканными вот на этих шпалерах.
Макиавелли.Так живо вам все представляется?
Правительница.До мельчайшей черточки. Среди них есть и хорошие люди. Честный Родригес, многоопытный и разумный, он не рвется к почестям, но и ничем не поступается, прямодушный Алонсо, усердный Френеда, неколебимый Лас Варгас и еще несколько, которые примыкают к разумной партии, когда она входит в силу. Но в совете есть еще и меднолобый толедец, у него впалые глаза и пронзительный, огненный взгляд, сквозь зубы он бормочет что-то о доброте женщин, об их торопливой податливости, о том, что женщины, мол, могут усидеть на хорошо объезженном коне, но сами его объездить не умеют, и отпускает прочие шуточки, которые мне в свое время не раз приходилось слышать от господ политиков.
Макиавелли.Неплохую вы выбрали палитру для своей картины.
Правительница.Признайтесь, Макиавелли, среди всех оттенков, которые я для нее подбирала, мне так и не удалось подобрать изжелта-бурого и желчно-черного для цвета лица Альбы, цвета, которым он малюет все вокруг себя. Любого он готов обвинить в богохульстве, в оскорблении величества, ибо тут, на основании закона, можно колесовать, сажать на кол, четвертовать и предавать сожжению. Того доброго, что я здесь сделала, издали не видно, именно потому, что оно доброе. Альба готов придраться к любой озорной выходке, давно всеми забытой, вспомнить о любой вспышке, давно усмиренной, оттого-то у короля перед глазами одни мятежи, восстания, безрассудства. По его мнению, здешние люди только и знают, что пожирать друг друга, тогда как краткие вспышки бесчинств простого народа давно уже позабыты нами. Вот король и проникся жгучей ненавистью к этим несчастным, они внушают ему отвращение, словно звери, чудовища, он думает лишь об огне и мече, вообразив, что только так укрощают людей.