Собрание сочинений в девяти томах. Том 7. Острие шпаги
Шрифт:
– Ну, у нее, по крайней мере, есть теперь хоть какое-то приданое, – растерянно напомнил Пьер.
– Кто же об этом узнает, когда мы загнаны сюда?
– Ну нельзя же так! – поморщился Пьер. – Ты жила с отцом в этом доме, и тебе это не помешало выйти за меня замуж.
– Не тронь этого! Не тронь! – простонала Луиза и зарыдала, уткнувшись лицом в платок. – Меня находили здесь женихи, а я…
«Отказывала им, чтобы теперь страдать со мной», – добавил про себя Пьер.
– Это все из-за того, – сквозь слезы улыбнулась Луиза, – что моя тень никогда не достанет облака, а волочится по земле… за тобой, – добавила она совсем тихо и пошла, не оборачиваясь, по дорожке.
Пьеру было бесконечно
Свесив на грудь голову, он задумался. Длинные седеющие волосы прикрыли ему лицо.
Из глубокого раздумья его вывел звук приближающихся шагов.
Он подумал, что это возвращается Луиза или послала за ним кого-нибудь из детей, но, подняв глаза, увидел, что по аллее идет статный и элегантный молодой человек с тросточкой, в светлой шляпе с высокой тульей (прообраз будущего цилиндра), в белых перчатках, в панталонах с изящными бантами, в чулках и модных ботинках.
– Самуэль! – воскликнул Пьер Ферма, вскакивая навстречу сыну. – Как я рад твоему приезду!
– Не более меня, видящего тебя! – с улыбкой произнес щеголь, целуя отцу руку и обнимаясь с ним.
– Ну как? Что ты? Каковы твои дела? – обрадованно спрашивал счастливый отец.
– Благодаря тебе все великолепно, отец! Перед тобой – компаньон книготорговца! Переданные тобой деньги я поместил в это дело, чтобы быть независимым и вместе с тем содействовать процветанию французской культуры.
– Ты сделал правильно, мой мальчик. Я рад, что тебе удастся заниматься наукой без помех.
– Конечно, проданные книги будут кормить меня и одевать, и, как видишь, неплохо.
– Да, ты выглядишь франтом.
– У нас в Париже иначе нельзя! Ведь я вращаюсь среди художников и поэтов, иногда попадаю и в светское общество, где даже знают некоторые мои стихи.
– А ученые?
– Они тоже знакомы со мной и, представь, уважают, однако не за мои скромные успехи, а за то, что я твой сын.
– Ну, это ты напрасно!
– Вовсе нет! Я воспринимаю это с удовлетворением, более того, с гордостью!
– Перестань, пожалуйста! Я ведь не люблю славословия.
– Это я знаю. Ты даже гнушаешься изображением слов на бумаге. Продавая сейчас книги, я мечтаю видеть среди них и твое собрание сочинений. – Говоря это, Самуэль смахнул белоснежным платком пыль со скамейки, опустился рядом с отцом и оперся подбородком о слоновой кости набалдашник трости. – Я приехал, отец, настоять на завершении твоей работы над собранием сочинений. Сколько можно еще тянуть? У меня есть знакомые издатели, которые с радостью издадут твои книги, сочтут это патриотическим долгом!
– Ах, Самуэль! Эта черновая работа, переписывание давно сделанного, без поиска нового не по мне, не по мне!
– Вот ты всегда так, отец! Не могу же я учить тебя! Я лишь забочусь о том, чтобы великое, сделанное тобой, стало достоянием многих людей.
– Я всегда следовал Пифагору, говорившему: «Делай великое, не обещая великого». Что я могу сказать о мною сделанном? Что оно недостаточно! Разве только: «Потомство будет признательно мне за то, что я показал ему, что древние не всё знали, и это может проникнуть в сознание тех, которые придут после меня для передачи факела сыновьям…»
– Подожди, отец, я запишу эти слова.
– Я уже написал их в письме к Каркави [31] , а закончил его словами: «Многие будут приходить и уходить, а наука обогащаться».
– Но ты, отец, как никто другой, сумел обогатить ее.
– О нет! Крайне мало! Я рад поговорить с тобой об этом. Наша с тобой дружба, я не ошибусь, говоря это, зиждется на понимании
– Конечно! Ради этого я и избрал для себя стезю ученого.
– Только тебе здесь могу я рассказать о самом для меня важном. Еще один мой друг, немногим старше тебя, Блез Паскаль, которого ты знаешь, постоянно побуждает меня и к поискам, и к публикациям. Это он буквально принудил меня опубликовать вместе с ним (я не мог обречь на забвение сделанную им часть работы!) былые мои находки в области теории вероятностей, которым, кстати говоря, ты обязан своим участием в книготорговле.
31
Это письмо к Каркави получило название «Завещание Ферма». (Примеч. авт.)
– Я понял и не забыл. Что же Паскаль, отец?
– Он знал мое давнишнее увлечение суммой двух величин, возведенной в какую-то степень (x + y)n, где n любое целое число. И он прислал мне замечательную таблицу коэффициентов для членов многочлена, получающегося при возведении в степень бинома при всевозрастающих степенях. Ты только вглядись, какой непостижимой красоты эти расположенные в виде треугольника числа. Я назвал их «треугольник Паскаля» [32] !
32
Примечание автора для особо интересующихся. Рассмотренный Паскалем «бином», впоследствии названный «биномом Ньютона», известен ныне как:
(x + y)0 = 1;
(x + y)1 = z;
(x + y)2 = x2 + 2xy + y2;
(x + y)3 = x3 + 3x2у + 3xy2 + y3;
(x + y)4 = x4 + 4x3y2 + 6x2y2 + 4xy3 + y4
и т. д.
Эта таблица напомнила мне мою давнюю работу в Египте, подаренную замечательному арабскому ученому Мохаммеду эль Кашти, который, оказывается, трагически погиб от руки невежд. В треугольнике Паскаля, как и в моей таблице пифагоровых чисел, можно заметить математические закономерности, прогрессии рядов. Смотри: первый косой ряд, состоящий из одних единиц, имеет показатель арифметической прогрессии, равный нулю, второй – последовательный ряд чисел – единице. Третий – величине степени «n». Четвертый сложнее: каждый последующий член больше предыдущего на сумму степеней от нуля до рассматриваемой степени. Дальше еще сложнее.
– Это действительно увлекает.
– Что ты! Это пустяк по сравнению с истинной вершиной красоты. Зачем все эти сложные математические зависимости, если все определяет единственная, но всеобъемлющая? Всмотрись внимательнее в таблицу и, пожалуйста, не разочаровывай меня. Ищи!
Самуэль с интересом вглядывался в письмо Паскаля.
– Отец! Это непостижимо, я просто случайно наткнулся на удивительное свойство! Ведь каждое число в таблице равно сумме двух, расположенных над ним в предыдущем горизонтальном ряду!