Собрание сочинений в одной книге
Шрифт:
– Построили ли они нефтехранилища? – спросил Фрэнсис.
Этот разговор сразу направил его мысли на компанию «Тэмпико-Нефть», в которую была вложена большая часть его состояния. Несмотря на повышение акций компании на бирже, он после отъезда из Нью-Йорка не имел о своих делах никаких известий.
Гасиендадо покачал головой.
– Транспорт! – пояснил он. – Перевозка материалов с морского берега к источникам на мулах невозможна. Но они уже многое сделали. У них есть нефтяные озера, большие резервуары в горных низинах, запруженные земляными дамбами, и все-таки драгоценная жидкость растекается по ущельям.
– А
– Нет, сеньор.
Фрэнсис неодобрительно покачал головой.
– Их необходимо делать крытыми, – сказал он. – Достаточно спички, брошенной пьяной или мстительной рукой какого-нибудь пеона, и все погибло. Плохо ведется дело, плохо.
– Но ведь я не компания «Эрмозилльо», – заметил гасиендадо.
– Да я и имею в виду компанию «Эрмозилльо», а не вас, – пояснил Фрэнсис. – Я сам нефтяник. С меня сдирали уже по три шкуры, мне приходилось платить чуть ли не сотни тысяч за подобные случайности или преступления. Никогда не знаешь, отчего и как они происходят, но что они бывают – это факт.
Что еще смог бы сказать Фрэнсис в пользу защиты нефтяных резервуаров от преступных или беспечных пеонов, так и осталось неизвестным, ибо в этот момент к ним подъехал на лошади главный надсмотрщик плантации. В руке у него была палка, и он с интересом разглядывал пришельцев, одновременно зорко следя за работавшими поблизости пеонами.
– Сеньор Рамирец, будьте любезны, сойдите с седла, – учтиво обратился к нему гасиендадо и, как только тот спешился, представил его гостям.
– Лошадь ваша, друг Энрико, – сказал гасиендадо. – Если она падет, пожалуйста, верните мне седло и уздечку, когда вам будет угодно. А если не представится удобный случай, то забудьте, что вы мне обязаны чем-либо, кроме вашей неизменной любви и дружбы. Я сожалею, что все ваши спутники не могут воспользоваться моим гостеприимством. Но начальник полиции – кровожадная собака, я это знаю. Мы сделаем все возможное, чтобы направить его по ложному следу.
Леонсия и Энрико сели на лошадей, багаж был прикреплен к седлам кожаными ремнями, и кавалькада двинулась вперед. Алессандро и Рикардо бежали рядом, держась за отцовские стремена. Благодаря этому они двигались быстрее, и Генри с Фрэнсисом, последовав их примеру, в свою очередь уцепились за стремена Леонсии. К луке ее седла был привязан мешок с серебряными долларами.
– Здесь какое-то недоразумение, – объяснял гасиендадо своему надсмотрщику. – Энрико Солано – честный человек. Если он берется за какое-то дело, значит, это дело честное. И то дело, за которое он взялся теперь, в чем бы оно ни заключалось, во всяком случае честное дело. И все-таки Веркара-э-Хихос гонится за ними. Если он явится сюда, мы направим его по ложному следу.
– Да вот и он сам, – сказал надсмотрщик. – Но пока что у него нет никаких шансов получить лошадей.
И он как ни в чем не бывало стал бранить работающих пеонов, требуя, чтобы они постарались сделать за целый день хотя бы столько, сколько им полагается за полдня.
Гасиендадо искоса наблюдал за быстро идущей группой людей, предводительствуемой Альваресом Торресом, но делал вид, что их не замечает; он совещался со своим надсмотрщиком, как выкорчевать пень, над которым трудились пеоны.
Хозяин плантации
– Нет, сеньор, – ответил Торрес. – Мы разыскиваем сеньора Энрико Солано, его дочь, сыновей и двух высоких гринго, которые с ними. Нужны-то нам гринго. Они проходили здесь, сеньор?
– Да, они здесь прошли! А я-то подумал, что они тоже заболели нефтяной лихорадкой. Они так торопились, что не смогли исполнить долг вежливости и провести с нами некоторое время. Они даже не указали цели своего путешествия. Эти люди в чем-то провинились? Впрочем, мне не следовало бы задавать такой вопрос. Сеньор Энрико Солано настолько порядочный человек…
– В каком направлении они пошли? – спросил, выдвигаясь вперед из рядов своих жандармов, начальник полиции.
Пока гасиендадо и его надсмотрщик хитрили, указывая ложное направление, Торрес заметил, что один из пеонов, опираясь на лопату, напряженно прислушивается к разговору. И пока начальника полиции водили за нос и он уже отдал приказ двинуться по ложному следу, Торрес незаметно швырнул пеону серебряный доллар. Тот кивком головы указал, куда действительно ушли беглецы, незаметно поднял монету и снова принялся выкорчевывать пень.
Торрес отменил приказ начальника полиции.
– Мы двинемся в другую сторону, – сказал он, подмигнув начальнику. – Некая пташка шепнула мне, что наш друг ошибается и что они двинулись в другом направлении.
Жандармы бросились по горячему следу. Гасиендадо и надсмотрщик переглянулись между собой, удивленные и подавленные. Надсмотрщик движением губ дал понять, что надо молчать, и бросил быстрый взгляд в сторону пеонов. Виновный пеон работал рьяно и сосредоточенно, но его товарищ едва заметным кивком головы указал на него надсмотрщику.
– Так вот какая это пташка! – воскликнул надсмотрщик, накинулся на пеона и стал изо всех сил его трясти.
Из-под лохмотьев пеона выкатился серебряный доллар.
– Ага! – сказал гасиендадо, смекнув, в чем дело. – Он разбогател. Это ужасно, что один из моих пеонов так богат. Вне всяких сомнений, он убил кого-то из-за этого доллара. Бейте его, пока не сознается.
Удары градом посыпались на спину и голову пеона; несчастный стоял перед надсмотрщиком на коленях, а тот лупил его палкой. И он сознался, каким образом заработал этот доллар.
– Бейте его, бейте еще, забейте насмерть, это животное, предавшее моих лучших друзей, – кротким голосом приговаривал гасиендадо. – Впрочем, постойте, будьте осторожнее. Не забивайте его до смерти, а избейте только до полусмерти. У нас мало рабочих рук, и мы не можем себе позволить роскошь полностью предаться своему справедливому гневу. Бейте его так, чтобы ему было очень больно, но чтобы он через два дня мог снова работать.
Можно было бы написать целый том о немедленно последовавших за тем муках и злоключениях несчастного пеона – это была бы эпическая картина. Но вряд ли приятно смотреть или долго останавливаться на том, как человека забивают до полусмерти. Скажем только, что, получив лишь часть причитавшихся ему ударов, он вырвался от надсмотрщика, оставив в его руках половину своих лохмотьев, и, как безумный, бросился в заросли; надсмотрщик, привыкший быстро передвигаться исключительно верхом, остался далеко позади.