Собрание сочинений в одной книге
Шрифт:
– Но пока мы еще, слава богу, не в Сан-Антонио, – сказал Аугустино; он нарушил обет молчания, чтобы поучить других мудрости.
– Мы бедные люди, и все честно поделим, – раздался голос Рафаэля. – Аугустино прав, и хвала Господу, что мы еще не в Сан-Антонио. Этот богатый гринго разбрасывает за день больше денег, чем мы можем заработать на службе за целый год. Что до меня, то я стою за революцию, если она может дать деньги.
– А богатый гринго пусть будет нашим предводителем, – добавил Аугустино. – Пока он будет вести нас такой дорогой, я готов
Рафаэль вполне с ним согласился и кивнул головой в сторону начальника полиции и Торреса.
– Если они не позволяют нам собирать то, что нам посылают боги, пусть убираются ко всем чертям в преисподнюю! – сказал он. – Мы люди, а не рабы. Мир велик. Кордильеры недалеко. Мы все будем богаты и свободны, будем жить в Кордильерах; индейские девушки там так красивы и соблазнительны…
– И избавимся, кстати, от наших жен, которые остались в Сан-Антонио, – добавил Висенто. – Давайте срубим это дерево с кладом.
Дерево настолько прогнило, что стало губчатым и потому легко уступило напору обрушившихся на него мачете. А когда пень разлетелся на куски, жандармы насчитали и поделили поровну не сто, а сто сорок семь серебряных долларов.
– Этот гринго щедр, – провозгласил Висенто. – Он дает больше, чем обещает. Нет ли там еще?
Из кучи гнилых щеп, искрошенных мачете почти в пыль, они извлекли еще пять монет и потратили на это еще десять минут. Это привело начальника полиции и Торреса в исступление.
– Этот богатый гринго не теряет времени на счет, – сказал Рафаэль. – Он, очевидно, просто развязывает мешок и сыплет из него деньги. И это, верно, тот самый мешок, с которым он ускакал после того, как взорвал динамитом стены нашей тюрьмы.
Затем отряд возобновил погоню, и с полчаса все шло хорошо. Тропа привела их к покинутой усадьбе, полузаросшей побегами возвращающихся на свое старое место зарослей. Полуразрушенный дом под соломенной крышей, повалившиеся бараки для рабочих; снесенный корраль [32] , столбы которого дали ростки и зазеленели листьями, как деревья; колодец, которым, видимо, еще недавно пользовались, так как ведро было привязано к коромыслу почти новой веревкой, – все говорило о том, что человеку здесь не удалось покорить дикую природу. А к коромыслу на самом виду был прикреплен знакомого уже вида листок бумаги с цифрой 300.
32
Корраль – огорженный загон для скота.
– Матерь Божья! Целое состояние! – воскликнул Рафаэль.
– Да терзает его сатана в преисподней вовеки веков! – гневно добавил Торрес.
– Он платит лучше, чем ваш сеньор Риган, – насмешливо фыркнул доведенный до полного отчаяния начальник полиции.
– Его мешок всего-навсего вот такой величины, – показал руками Торрес. – Очевидно, нам предстоит подобрать все, что в нем было, прежде чем мы поймаем его владельца. Но когда
– Теперь вперед, друзья мои, – вкрадчивым голосом обратился к отряду начальник полиции. – На обратном пути мы спокойно все подберем.
Аугустино опять нарушил свой обет молчания.
– Человек не знает, какими путями он вернется и вернется ли вообще, – пессимистически заявил он. И вдохновившись перлом премудрости, который только что изрек, он попытался осчастливить присутствующих еще одним подобным перлом. – Три сотни в руках лучше, чем три миллиона на дне колодца, которого мы, может, никогда больше не увидим.
– Кто-нибудь должен спуститься в колодец, – сказал Рафаэль. – Смотрите: веревка крепкая. Мы спустим на ней туда кого-нибудь. Кто тот храбрец, который спустится?
– Я, – сказал Висенто, – я тот храбрец, и я спущусь.
– И украдешь половину того, что найдешь, – высказал Рафаэль мгновенно мелькнувшее у него подозрение. – Прежде чем спуститься, сдай-ка нам те пезо, которые у тебя уже есть, а когда поднимешься, мы обыщем тебя и посмотрим, сколько ты нашел. Потом поделим все поровну и вернем тебе твои пезо.
– Не полезу я в колодец ради товарищей, которые мне не доверяют, – угрюмо проговорил Висенто. – Здесь я так же богат, как любой из вас. Зачем же мне спускаться? Я слыхал, что люди иногда задыхаются на дне колодцев.
– Именем Бога заклинаю, спускайтесь! – неистово вопил начальник полиции. – Скорее, скорее!
– Я слишком тяжел, а веревка некрепкая, я не стану спускаться, – заявил Висенто.
Все вопросительно посмотрели на молчаливого Аугустино, который за сегодняшний день сказал больше, чем обычно за целую неделю.
– Гуиллермо тоньше и легче всех, – сказал Аугустино.
– Пусть Гуиллермо и спустится, – хором подхватили остальные.
Но Гуиллермо с опаской взглянул в отверстие колодца и попятился, качая головой и крестясь.
– Не полезу даже за священным сокровищем священного города майя, – пробормотал он.
Начальник вынул револьвер и глазами спросил согласия остальных членов отряда. Они ответили одобрительными взглядами и кивками.
– Ради всего святого, полезай! – гневно закричал начальник полиции. – И поскорее, а не то я тебе такое сделаю, что ты не сможешь уже больше ни спускаться, ни подниматься, а останешься гнить у этой ямы. Правильно будет, ребята, если я убью его за то, что он отказывается спускаться?
– Правильно, правильно! – закричали все.
И Гуиллермо, пересчитав дрожащими пальцами свои монеты, в смертельной тоске и непрестанно крестясь, подталкиваемый товарищами, подошел к ведру и сел на него, обхватив его ногами. Затем его спустили в колодец, и дневной свет померк для него.
– Стойте, стойте! – закричал он из глубины колодца. – Остановитесь! Вода! Я уже в воде!
Жандармы налегли на коромысло и всем весом сдержали его.
– Я должен получить на десять пезо больше других! – крикнул снизу Гуиллермо.