Собрание сочинений Яна Ларри. Том второй
Шрифт:
— Стой на месте!
Он забрался в цветок и принялся за какую-то сложную работу.
Карик стоял внизу.
Он видел мелькающую в зеленой листве обожженную солнцем, красную спину Ивана Гермогеновича. Профессор работал, широко расставив локти, локти его то поднимались, то опускались, точно поршни машины.
Карик вспомнил маму. Вот так же на кухне она месила тесто.
— Эгей! — крикнул профессор, повертываясь к Карику. — Лови свежие булки!
Он выглянул из цветка, нагнулся и сбросил что-то
По листьям забарабанили круглые колобки. Подпрыгивая, они покатились по земле.
Карик поднял один колобок и откусил от него кусочек.
— Ну как? — спросил сверху профессор.
Колобок был душистый и такой же вкусный, как тесто пчелы-эндрены.
— Это из пыльцы и меда? — спросил Карик.
— Да, это из пыльцы и нектара. Нравится?
— Очень вкусно. Как вы их там делаете?
— А просто насыпаю в нектар пыльцу и начинаю месить тесто.
Колобки сыпались на землю, точно осенние яблоки с дерева.
Карик подбирал их и складывал в кучки.
Наконец профессор слез с дерева, сел на землю и, выбрав колобок покрупнее, сразу откусил полколобка.
— Неплохая, в сущности, жизнь! — дружески подмигнул Иван Гермогенович Карику.
— Да, — согласился Карик, — жить тут можно, но все-таки… — вздохнул и замолчал.
— Ну, ну, — сказал Иван Гермогенович, — ничего. Вернемся домой, и все будет хорошо.
Профессор встал.
— Хотя до вечера и далеко еще, но мы не должны уходить из энотеровой рощи. Пойдем-ка туда, сядем и будем ждать Валю. Забирай колобки. Я думаю, они ей понравятся.
— И я так думаю, — кивнул Карик. — Она же, бедняга, целый день ничего не ела. Ей теперь все понравится.
— Это хорошо, — задумчиво сказал профессор, — но как мы понесем эти колобки? Без корзины, пожалуй, не много захватишь… Вот что, друг мой, ты посиди немного, а я пойду поищу корзинку.
Он посмотрел направо, налево и подошел к большим бурым кучам, которые поднимались буграми у берега реки, наклонился над одной из них и поковырял ее щепочкой.
— Прекрасно, — сказал он, — кажется, это как раз то, что нам нужно.
Иван Гермогенович принялся разгребать кучу.
— Ну-ка, дружок, прополощи вот эту штуку, — протянул он Карику большой комок грязи.
Карик взял его и, стараясь держать подальше от себя, чтобы не запачкаться, побежал к реке.
Он вошел по колени в воду и опустил находку профессора в реку. Вода замутилась.
Грязь таяла, как кусок масла на сковороде. И вот что-то белое блеснуло под слоем грязи. Карик стал соскабливать грязь рукой и вдруг нащупал какую-то тонкую ручку.
— Кажется, и в самом деле корзина, — удивился он.
Скоро сильные струи воды начисто смыли грязь, и в руках у Карика оказалась корзинка необыкновенной красоты.
Он поднял ее за ручку, поднес к самым глазам и минуту
— Ну как? Хороша корзинка? — услышал Карик за своей спиной голос профессора.
— Прямо, как будто из кружев сплетена, — ответил Карик, любуясь. — Кто ж ее такую сделал?
— Об этом после, — сказал профессор, — а сейчас прополощи еще вот эти.
Иван Гермогенович бросил на землю два тяжелых шара грязи и пошел обратно к разрытым кучам. Карик принялся за работу.
Он старательно отмывал грязь с необыкновенных корзиночек и расставлял их на берегу рядышком, а профессор подносил все новые и новые.
Одна корзиночка была удивительнее другой.
Тонкие серебряные стрелы переплетались в узорчатые решетки. На решетках лежали щиты, пробитые стрелами и украшенные звездами, листьями, венками. Можно было подумать, что эти маленькие корзиночки сделаны руками искусного мастера.
Одна корзиночка напоминала даже чем-то маленький дворец, с ажурными башенками, со стрельчатыми окнами. Серебряные решетки поднимались вокруг дворца, точно стены. На этих стенах красовались цветы, оленьи рога и звезды. А другие и вовсе не были похожи на корзинки. Но Карик не бросал их, а ставил рядом с корзиночками.
Это были сплетенные из серебристой кости блюда, вазы, шлемы, шары, звезды, кубки, короны.
— И все разные! — удивлялся Карик.
— Да, — сказал профессор, — они очень разнообразны. Можно изучать их всю жизнь, и все же ты каждый день будешь открывать все новые и новые формы этих растений.
— Что? — быстро повернулся к профессору Карик. — Вы сказали — это растение?
— Да, это одноклеточная водоросль. Диатомея. Вернее — оболочка растения. В этих красивых корзиночках-оболочках живет простая водоросль — диатмея. Вот в этой, — поднял Иван Гермогенович круглую корзиночку, — живет диатомея гелиопельта, в этих треугольных — трицератея, в этой ромбовидной — навикула. То, что ты сейчас держишь в руках, — это только скелеты диатомей. Сами водоросли погибли. Но их твердая оболочка осталась. Пройдут еще десятки и сотни лет, а эти удивительные корзиночки не рассыплются от времени.
— Ого, — сказал Карик, — они, действительно, очень крепкие, смотрите, никак не сломать.
Профессор усмехнулся:
— Потому что оболочка диатомей построена из кремнезема. А это очень крепкий материал.
— Вы сказали, что это водоросль. Значит, они в воде живут. Так как же они?..
— Ты хочешь спросить, как очутились на земле? Очевидно, их выбросило на берег наводнением или бурей. А может быть — очень давно здесь было озеро, которое диатомеи засыпали сверху донизу.
— Такие-то маленькие? Как же они могут засыпать озеро.