Собрание сочинений. Т. 5

Чёрный Саша

КРАПИВА ^*

Над кочками, над травами, Где ползают жучки, Под листьями шершавыми Белеют колпачки. Крапива, злюка жгучая,— Господь ее прости,— Как все, ждет в мае случая, Чтоб кротко зацвести… Снимай свою подвязочку,— Мы обернем пучок, Поставим дома в вазочку На синий сундучок. Кто ею полюбуется Средь мусора и пня? Пускай хоть покрасуется, Дурнушка, у меня. Но если, вскинув валенки, Наш котик сунет нос,— Он колесом вдоль спаленки Помчится, как барбос! 1930

СИРЕНЬ ^*

В небе праздник голубой. Мы с тобой Положили на колени Гроздь сирени. Мы искали — помнишь? — «счастье», Пять цветочных лепестков, И на нас, на чудаков, С ветки чиж смотрел с участьем. Ты нашел и предложил: «Съешьте сами…» Но обеими руками Щедрый дар я отклонил. Кто нашел, тот и жует: Это знают турки, шведы, Греки, немцы, самоеды… Вот! Пять минут прошло в борьбе, Чиж зевнул и скрылся в небе, Наконец я бросил жребий: Счастье выпало тебе. Помнишь, дикий виноград Весь

балкон обвил запястьем… Кролик мой, я очень рад! Я давно объелся счастьем,— А тебе оно в новинку. Ты цветочек горький съел, Прислонил к перилам спинку И запел: «Если б, если б в самом деле На сирени всех сортов Все бы, все цветы имели Пять счастливых лепестков…» 1930

ПАЛАТКА ^*

У самого залива В зеленой тишине Стоит наш зыбкий домик, Прильнув спиной к сосне. Вздувается, как парус, Тугое полотно. У входа вместо кресла Корявое бревно. Никто нас не разыщет Под скалами в глуши,— К нам в гости приползают Одни лишь мураши, Да с пня сорока смотрит На странное жилье, На наш кувшин под веткой, На мокрое белье… Густым лазурным цветом Сквозит сквозь бор залив, Твои глаза, мальчишка, Блестят, как чернослив… Наш суп клокочет в ямке, Пузырится горбом. Поди-ка, вымой ложки В заливе голубом… А я пока нарежу И хлеб, и колбасу,— Ты, клоп, еще не знаешь, Как вкусен суп в лесу. Так сладко пахнет дымом Янтарная лапша, И пар плывет над миской Под шелест, камыша… Над ложкою стрекозка Блеснет цветной слюдой,— Мы чокнемся с тобою Колодезной водой. Достанем из корзинки Румяный виноград: Вон он сквозит на солнце, Как розоватый град… Палатка тихо дышит Прохладным полотном, И ты застыл и смотришь, Как удивленный гном. Мы в самый зной на койках Валяемся пластом. Сквозной смолистый ветер Гуляет под холстом. Задравши кверху пятки, Смотрю я, как на стол Взбирается по ножке Зеленый богомол. Клубясь, в наш тихий домик Вплывают облака, И сонно виснет с койки Ленивая рука. Проснемся, оба вскочим, Короткий быстрый бокс,— И я лечу купаться, А ты за мной, как фокс. Волна нас шлепнет в спину, Но мне зальет глаза, Барахтаемся, скачем И гнемся, как лоза… Но как отрадно голым Из брызг взглянуть на бор: Вон под сосной белеет Цыганский наш шатер. Голландским сыром солнце Садится над горой, Сосна вверху пылает Оранжевой корой, Залив в огне бенгальском, И облака, как мак. Холмы окутал сонный Лиловый полумрак… Цикады умолкают, И вместо них сверчки Вокруг палатки нашей В лад тронули смычки… Зеваешь? Скинь штанишки, Закрой глаза и спи! В кустах шершавый ветер Ругнулся на цепи… Как сажа, черен полог,— Зажгу-ка я фонарь… Во всех углах дробится Струящийся янтарь. Сквозь дырку смотрят звезды. Вокруг — лесная тишь… Камыш ли это шепчет, Иль ты во сне бубнишь? <1930>

ГРИШИНЫ СНЫ ^*

На прилавке Фруктовой лавки Гранаты, финики, синий изюм И… теткин купальный костюм. За прилавком стоит Муссолини,— Гриша знает его по картинке,— Обметает метелочкой дыни И мух сгоняет с корзинки… Грише — плевать! Надо скорей глотать. Жует и сосет, Вздулся арбузом живот. Но фрукты преснее бумаги. Выпил рюмку малаги, Сунул в карман — для мамы — Фунт мармелада И вышел, шаркнув ногой по стене. Платить не надо, Потому что во сне. В автокаре гиппопотамы,— Расселись и бреют друг друга… На мордах у них монограммы,— Должно быть, из высшего круга… Человек из Алжира С коврами на каждой руке Стал на коленки в уголке: «Гриша! Где мне найти квартиру — С лифтом, с балконом, С горячим цикорием, С паровым крематорием И с телефоном?». Гриша сказал человеку Тихо, но строго: «Обратитесь в аптеку Через дорогу. Сами искали три года И нашли собачий сарай… А ты сошел с парохода, Голова ты баранья, И квартиру тебе подавай! Аллаверды. До свиданья». Навстречу огромный ажан, Сизый, как баклажан, Летит на коньках С азбукой русской в руках. «Эй, мальчик! Ты русский? Как пишется „ща“ по-французски?» Гриша, как заяц, в первый подвал Чуть дверь не сломал… А в подвале гадалка, Сухая, как галка, Сидит в цветном сарафане На облезлом диване. «Как имя? Забыл? Безобразие!» И прибавила, сплюнувши в таз: «Послезавтра поступишь в гимназию — В девочкин класс…» Гриша знает, что это во сне, А все-таки страшно обидно. Дать бы ей утюгом по спине, Но ведь она женщина… Стыдно… Как удрать от гадалки — Заперла дверь на замок, Ногтем счищает тесто со скалки И лепит крутой пирожок. А вдруг она Баба Яга?! Мальчик взглянул под диван: Вся в перьях нога! Скорее-скорее руку в карман,— Складные крылышки вынул, Пришпилил к подтяжке, Взлетел, скамью опрокинул, Потолок зашуршал по рубашке… Вниз, сквозь камин — и на крыше. Выше и выше… С дирижабля знакомый полковник кричит: «Подтяни свои крылья, бандит!» Ладно! Сами с усами. Вот и Сен-Клу. Серый дом на углу,— Штанишки сохнут на раме… Гришка пробил головою стекло, Молоко со стола потекло,— Мама спит, слава Богу! Бух в кровать, крылья бросил к порогу, Свернулся, Зевнул — и проснулся. <1930>

ВОРОБЬИ ^*

Серый домик в Медоне. За окошком — бугор. Скучно маленькой Тоне,— Дождик, тучки, забор. Вниз прошли человечки Торопливым шажком. Мама гладит у печки И шуршит утюжком. Плеск дождя так несносен,— Плик да плик, — третий час… Для чего эта осень? Что ей нужно у нас? Даже мама не знает. Спросишь, — буркнет: «Отстань!» На балконе вздыхает Чуть живая герань. Кукла спит на буфете,— Ножки задраны… Срам! Воробьишки, как дети, Закружились вдоль рам… Тоня носик прижала К ледяному стеклу: Ай! Лазурь засияла, Улыбнулась сквозь мглу. «На балкончике, братцы, Хлебных крошек не счесть!» Но сначала — подраться, А потом и поесть. Все, должно быть, мальчишки: Ишь как дерзко пищат… Ткнут друг дружку под мышку И отскочат назад. Два столкнулись с разгона, Прямо в плошку торчком, Покатились с балкона И взлетели волчком… Самый толстый — трусишка, Распушил свой живот, Подобрался, как мышка, И клюет, и клюет… Очень весело Тоне: Небо все голубей,— Если б прыгнул в ладони К

ней толстяк-воробей! Подышала бы в спинку, Почесала б меж крыл, Он бы пискнул, как свинка, И глаза закатил. А она б ему спела О медонской весне, Как трава зеленела В голубой тишине… Мама гладит сорочку. «Что ты шепчешь, юла?» Но сконфуженно дочка Гладит ножку стола… <1930>

«Мы играем в пароход…» ^*

Мы играем в пароход… Полный ход! Гришка Бондарев — машина, Потому что он мужчина… Он залез под папин стол И топочет гулко в пол Каблуками — И обеими руками Уголь сам в себя сует… Полный ход! Я, конечно, капитан. На столе мой валкий мостик. Сто чертей, какой туман… Дядя Костик! Что же ты за рулевой? Эх, раззява!.. Встань к камину головой И держи на тучу вправо. Вестовой, тащи сюда Бочку с ромом и сигару. Ух, как треплет! Ерунда. Машинист, прибавь-ка пару… Что?! Взорвемся? Не беда. Саша, — старший брат, — труба, Потому что он высокий. Он гудит, надувши щеки, Так, что пот бежит со лба: «Гу! Дорогу! Берегись!» Искры ввысь, Дым, как черная акула… Ух, качнуло! Вдалеке утес, как мел. Над кормою вьется птица… Саша! Сашка! Что ж ты сел?! Ведь труба же не садится. А в каюте у стола Пассажирка — леди Даша, Тетя наша,— На кушетку прилегла. Небеса краснее меди… Ропщут волны, хлещут в люк. О миледи, Не ломайте бледных рук! Я клянусь своею трубкой, Громом, молнией, совой, Пароходной нашей рубкой И верблюжьей головой,— Что сегодня в Гонолулу Довезу вас к жениху… Эй вы, черти, там вверху! Привяжите пушку к стулу. Буря крепнет… Нос торчком… Волны — белые медведи… Вестовой, снеси-ка леди Валерьяну с коньячком. 1931

С ПРИЯТЕЛЕМ ^*

Мой приятель, мальчик Вова, Ходит-бродит у дверей… «Что вы пишете?» — «Балладу». «Так кончайте ж поскорей!» Кончил. Тиснул промокашкой. Перевел блаженно дух… Вова в дверь. Стал лихо в позу,— Не мальчишка, а петух. Я сижу спокойно в кресле, А взбесившийся боксер Лупит в бок меня и в локоть,— Сбросил книжку на ковер… Только мне ничуть не больно. «Бей сильнее, пустяки! Отчего ж ты, милый, дуешь На свои же кулаки?» И обиженный мальчишка Сел, как клецка, на кровать. «Потому что надо драться, А не локти подставлять». Драться? Что ж… Сдвигаю брови, Как свирепый Голиаф… Поперек схватил мальчишку, Размахнулся — и на шкаф. Посиди… Остынь немножко, Полижи, дружок, карниз. Через пять минут он сдался: Попросился кротко вниз. «Прочитайте мне балладу…» «Что ж в жару стихи читать… Лучше сбегай ты на кухню,— Будем пьянствовать опять». Вовка тащит воду, сахар, Выжималку и лимон. За окном платан смеется, Кошка вышла на балкон. «За твое здоровье, кошка!» Вовка фыркает в кулак И лукаво морщит носик: «Дядя Саша, вы чудак…» 1931

ВЕЧЕРНИЙ РАЗГОВОР ^*

В третий раз сегодня будем Перечитывать «Каштанку»,— То, что любишь, то и тешит, Можно много раз читать. А потом под одеяльце Заберешься ты, как мышка, Я заставлю лампу книгой И подсяду на кровать. И меня ты спросишь тихо: «Почему же вы сегодня Не сдержали обещанья, Не пошли со мной в кино?» — — Потому что, — я отвечу,— Мы совсем с тобой забыли То, что нам, мой теплый мальчик, Надо сделать бы давно… В доме «Пятницы Голодной» Ждут хоть капельку участья,— Ты ведь знаешь, ты ведь слышал,— Ждут от всех, — так долго ждут… Без кино мы обойдемся, Нас утешила «Каштанка», А во сне… во сне слетаешь В гости к «Пятнице» — в приют. Там незримо и неслышно Ты пройдешь среди кроваток… И увидишь, как беспечно, Как спокойно дети спят. Спят… А мы о них забыли. Кровля стала зыбкой-зыбкой, Стены тают-исчезают, А вокруг, как призрак, сад… Ты поймешь, мой теплый мальчик,— Ты поймешь, и, засыпая, Лишь покажешь мне глазами На вечернее окно: На окне висит копилка, Голубая свинка с дыркой,— Из нее не раз удили Мы монетки для кино… 1931

ОЗОРНИК ^*

Каждый день одно и то же: Влезешь в море, фыркнешь вбок… Дно, как шелковое ложе, За утесом — островок. Милый берег вьется с краю, Чайки мчатся к кораблю… Никому я не мешаю, Никого я не топлю. Как поджаренная пышка, Я качаюсь на спине… Но из дюн летит мальчишка,— Бомбой в воду — и ко мне… Обдает меня каскадом Голубых хрустальных брызг. Водопад за водопадом! Хохот, грохот, писк и визг… А потом меня с фасада Принимается топить. Но ведь я же не наяда, Чтоб морскую воду пить, И с писателями в море Обращаться так грешно! Разве мы с тобою в ссоре? Не хочу идти на дно! А на пляже дети рады: «Мальчик дядю утопил!» Покраснел я от досады, Изо всех рванулся сил… Правый глаз набряк-закрылся, И вода течет из губ… Отскочил я, изловчился И схватил врага за чуб. Молчаливо и злорадно Придавил его ногой: Под водою так прохладно,— Ты попробуй, дорогой! Быстро выудил мальчишку И по трусикам слегка Охладила шалунишку Полновесная рука… Чайки в небе закружились, Дети взвизгнули вдали,— А потом мы помирились, Даже дружбу завели. Подплывет и спросит кротко: «Можно на плечи вам влезть?» И в ответ мальчишке четко, Как матрос, кричу я: «Есть!» 1931

ОСЛЕНОК ^*

Ты видел, мой мальчик, осленка На ферме у старой сосны, Где утром заливисто-звонко Горланит петух со стены? Стоит он, расставив копытца, Мохнатый серьезный малыш, И, вскинувши уши, косится На глухо шипящий камыш. Оса ли завьется над мордой,— Густые реснички мигнут, И хвостик, упругий и твердый, Взволнованно щелкнет, как прут. Девчонка, чуть больше наперстка, Раскроет восторженно рот,— Погладит пушистую шерстку, Потрется щекой о живот… И даже барбос желтозубый, К помойке свершая свой путь, Лизнет его в мягкие губы,— Ей-богу, нельзя не лизнуть! Лес солнечной тешит игрою, Тень вьется по выступам плит… Чу! Дробная рысь под горою,— Мать с хворостом к ферме спешит. Мохнатые пляшут гамаши, Раздулись бока широко: Так вкусно из теплой мамаши Густое тянуть молоко! 1931