Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма
Шрифт:
Сама собой напрашивается иная, прямо противоположная тактика. Широко распахнем объятия и осуществим в социальном плане равенство, провозглашенное законом. Ласково примем евреев, и они быстро растворятся в массе французского народа, ассимилировавшись с ним. Заимствуем у них достоинства, которыми они обладают. Пусть смешаются национальности, тогда прекратится расовая вражда. Будем поощрять смешанные браки, с тем чтобы дети примиряли родителей. В этом направлении и следует работать, добиваясь объединения и освобождения народов.
В стране, где евреи играют выдающуюся роль, антисемитизм разжигает в политических интересах какая-нибудь партия или же он бывает вызван тяжелым экономическим положением.
Но
И какое же они терпят поражение! Подумать только, уже несколько месяцев они изливают потоки оскорблений, занимаются диффамацией, ежедневно обвиняют евреев в грабеже и убийстве, даже из христиан делают евреев, когда хотят им насолить, травят, оскорбляют и порочат евреев по всей стране. Но до сих пор все это сводится только к шумихе, к площадной брани и другим проявлениям низменных страстей, — мы не видим никаких действий — никто не пытается поднять мятеж, ни у кого не пробита голова и не разбито ни одно окно! Как видно, французы и впрямь славный народ, благоразумный и честный, раз они не внимают ежедневным призывам к гражданской войне и сохраняют спокойствие, хотя их изо всех сил подстрекают и требуют крови еврея! Теперь газетчики всякое утро преподносят читателям к завтраку уже не священника, но еврея, причем выискивают самого жирного и здорового, процветающего. Иначе говоря, кормят людей такою же вредной чепухой, как и прежде! Эти субъекты занимаются отвратительным, бессмысленным делом, к тому же совершенно бесполезным, поскольку люди проходят мимо, не глядя на судорожные телодвижения этих бесноватых.
Удивительнее всего, что они воображают, будто делают что-то очень нужное и полезное. Бедняги! Как же мне их жалко, если только они действуют искренне! Какие ужасающие документы останутся после них; они нагромождают горы заблуждений и лжи, ежедневно источая ядовитую зависть, пылая безумием! Если со временем какой-нибудь критик заглянет в эту клоаку, он с ужасом отпрянет, придя к заключению, что все это — проявление религиозных страстей и повреждения умов. История пригвоздит их к позорному столбу, как преступников против общества, которые в своем ослеплении сами погубили свое дело.
Я до крайности поражен, что в наши дни в нашем великом Париже мог разгореться такой фанатизм и что у нас пытаются разжечь религиозную войну, смущая наш добрый народ. И это в нашу демократическую эпоху, когда всюду господствует терпимость и наблюдается могучее движение поборников равенства, братства и справедливости! Мы помышляем о том, чтобы уничтожить границы, мечтаем объединить все народы, собираемся созвать конгресс религий, где заключили бы союз любви священнослужители всех культов, мы чувствуем себя братьями, обреченными на одни и те же страдания, мы хотим победить горькую нищету и создать культ, воздвигнуть единый алтарь человеческому милосердию! И вдруг является кучка безумцев, тупоумных или хитрых, которые каждое утро вопят: «Давайте убивать евреев! Давайте пожирать евреев! Будем резать их, истреблять, сжигать на кострах! Воскресим времена инквизиции!» Нечего сказать, подходящий выбрали они момент! Трудно придумать что-нибудь глупее и отвратительнее!
Нельзя
О, мы все должны верить в грядущее единство человечества, если мы хотим сохранить силу к жизни и не терять надежды в борьбе! Пока еще об этом говорят глухо, но постепенно призыв будет звучать все громче, и наконец поднимут голос все народы, изголодавшиеся по истине, справедливости и миру. Отбросим же всякую ненависть, будем любить всех, кто живет в наших городах, протянем друг другу руки через границы, приложим все усилия, чтобы приблизить время, когда все народы сольются в одну счастливую семью! Пусть на это потребуется несколько тысячелетий, но будем верить, что в конце концов победит любовь; постараемся и теперь любить друг друга, насколько это возможно в такие тяжелые времена. А люди с помраченным разумом и ожесточенным сердцем пусть себе мечтают о возвращении к первобытному варварству и думают, что можно осуществить справедливость огнем и мечом!
Пусть Иисус Христос скажет своим фанатичным поклонникам, что он простил евреев и что они тоже люди!
ПРАВА РОМАНИСТА
Вот и появился господин, который в связи с «Римом» обвинил меня в плагиате. [22] Я ожидал этого господина, это было неизбежно. Зачем его называть? Он — воплощение зависти и бессилия, заурядный писака, которому мешают сильные, библиотечная крыса, которая хочет истребить книги плодовитых авторов. Не явись он, явился бы другой. Он сама недобросовестность и глупость. Пусть же он пребывает в безвестности.
22
В этой статье, не называя имени, Золя намекает на Гастона Дешана (1861–1931), литератора и журналиста, который в то время состоял литературным критиком в газете «Тан» и выступал против Золя; позднее сделался депутатом парламента.
Ах, какое это удовольствие — причинять вред, оплевывать произведение, с наслаждением пачкать его! Думать: «Ты знаменит, твои книги раскупают, и я тебя не выношу! Я стану тебя грязнить, и какой же каннибальский танец я спляшу, если ты подохнешь с досады!» Он не имеет ничего общего с мыслителем или художником, впавшим в заблуждение, нет, он копается в романе грязными руками, как тупоумный педант, изучающий паразитов, что гнездятся в львиной гриве! Он задумал стать убийцей, он пользуется случаем, ловит момент, он прячется за деревом у большой дороги литературы и ожидает своего врага, намереваясь всадить ему отравленный нож в спину и уложить на месте.
Вот какую красивую роль играет этот господин! К счастью, при всем его человекоубийственном пыле наносимые им раны служат к чести и приносят здоровье мужественному труженику. Убивайте же, убивайте, бессильные завистники! Этим вы только поддерживаете в нас бодрость и ясность духа!
Сей весьма начитанный господин, принадлежащий к разряду всезнаек, сделал, видите ли, блестящее открытие, что я прочел одну монографию о Ватикане, сделал оттуда выписки и воспользовался ими, когда писал «Рим».