Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое
Шрифт:
Баронет Осборн (это был он) со спутниками угрюмо занял большой стол визави коронной ложи, веселье в которой приняло к этому времени уже совсем свободный характер. Он не обращал никакого внимания ни на обстрел восхищенных зрачков, ни на хохот и крик из ложи.
Поиски Геммы, продолжавшиеся третьи сутки, не дали никакого результата. Баронет не ощущал особой сердечной боли от отсутствия возлюбленной, тем более что воображение его было занято ослепительной спиной президентской дочери, но бегство Геммы грозило его служебной карьере
Он мрачно сосал коньяк и сосредоточенно смотрел на скатерть, не поддаваясь никаким внешним впечатлениям, и потому не заметил, как на эстраде появилась новая танцовщица в гавайской тапе и заколыхалась под пронзительные свисты флейт в «уле-уле». Он очнулся только тогда, когда один из спутников крепко сдавил ему плечо и прорычал в ухо:
— Фрэди, да посмотрите же на сцепу, говорю вам!
Коммодор нехотя повернулся к сцене, вздрогнул и несколько минут оставался неподвижным. Спутник продолжал шипеть ему в ухо:
— Восхитительно!.. Она успела уже получить ангажемент… Это женщина! Вы просто олух, Фрэди, что упустили ее.
Баронет воспрянул от оцепенения, вскочил на ноги и вытянул руку в направлении сцены. Между столиков, шелестя, проползло легкое замешательство, и флейты жалобно оборвались.
Антоний Баст, покраснев от гнева, спросил у невежливого гостя:
— Что вам угодно, сэр, и почему вы прерываете программу?
— Я желаю говорить с этой женщиной, — ответил баронет, указывая на эстраду, и двумя скачками очутился у рампы.
Танцовщица стояла, скрестив руки на груди, колебавшейся тяжелыми и яростными толчками.
— Гемма!.. Я рад, что вы нашлись! Я предлагаю вам сойти вниз и отправиться домой, — сказал Осборн, занося ногу на помост.
Гемма выпрямилась и обожгла его лицо сухим огнем зрачков.
— Не подходите!.. Не лезьте на эстраду!.. Я не желаю вас видеть, Фрэди! Вы негодяй, вы жалкий бабник! Вы променяли меня, у которой все на месте, на драную кошку, у которой нет ничего, кроме спины. Не лезьте на эстраду, повторяю вам… иначе я закричу на всю залу, каких вестовых…
Она не успела договорить, ибо баронет, понявший, что еще два слова — и он погиб, очутился на эстраде под аплодисменты и сочувственный хохот женщин.
Но Гемма отшатнулась от него и, перебежав сцену, исполинским фуэтэ перелетела полуторасаженное пространство, отделявшее ее от ложи принца Максимилиана. Протянувшиеся руки подхватили ее, как залетевшую ласточку.
Старый Баст, почувствовав приближение небывалого, тщетно пытался вылезть из-за прилавка, но живот, застрявший между стулом и стойкой, не пускал его, и он вопил, багровый и взбешенный:
— Господа!.. господа!.. я пошлю за полицией!
Но никто уже не слушал.
Баронет Осборн сошел с эстрады и спокойно подошел к ложе.
— Кто является ответственным в этом помещении? — спросил он гневно.
Лицо принца, украшенное моноклем, склонилось к нему.
— Здесь
— Вы стащили мою женщину! — крикнул баронет, сжимая кулаки.
Принц пожевал губами.
— Должен заметить, милостивый государь, что в нашей стране собственность на женщин отменена. И, кроме того, вы ведете себя, как скверный нахал.
Баронет взмахнул рукой и нанес молниеносный удар в нос принца, затем вскочил на барьер ложи. Но здесь его постигла неудача. Лидер оппозиции, вставши во весь свой гигантский рост, схватил смельчака поперек туловища, и тело баронета, описав дугу, шлепнулось на столик посреди зала в звоне и дребезге разбитой посуды.
Присутствовавшие в зале наутилийские офицеры бросились на выручку, и у барьера ложи вырос неистовый клубок сцепившихся людей.
В гаме и грохоте низкими волнами рокотал бас лидера оппозиции, который, сорвав палку от портьеры, орудовал ею с необычайной легкостью, как рапирой, и пел во весь голос национальный гимн.
Палка летала, как молния, оставляя кровавые следы на лицах наступавших, и долго еще потом очевидцы утверждали, что никогда национальное самосознание и героический патриотизм не достигали в Итле такой степени энтузиазма и готовности самопожертвования в борьбе за независимость, как в этот достопамятный момент.
Генерал фон Брендель, выброшенный кем-то из ложи, повис, запутавшись шпорой в портьерных кистях, вниз головой и, тщетно стараясь принять нормальное положение, кричал изнемогающим голосом:
— Смирно… ря-яды вздвой!..
А в аванложе Гемма вытирала тонким шелковым платком вспухший нос пострадавшего принца и торопила его, бросая озабоченные взгляды в сторону зала:
— Скорей… зажмите крепче… мы выбежим через боковую дверь… вы наймете коляску и отвезете меня домой… я не хочу попасть в лапы этого безумного мальчишки!..
— Но если он нападет на меня на лестнице? — возразил трепетно принц.
— Да он не очнется скоро от своего полета… Торопитесь!
Она ухватила принца за руку и вытащила почти силой из ложи. В коридоре и на лестнице было пусто, и они выбежали на площадь, уже зарозовевшую утренним светом. У фонаря стояла закрытая каретка. Гемма распахнула дверцу, втолкнула принца, вскочила сама, и сытая лошаденка помчала их по улице.
Мисс Эльслей оглядела своего спутника, прижавшегося в угол кареты. Он зажимал нос и казался смертельно перепуганным.
— Кто вы такой? — спросила она.
— Я… принц Максимилиан Лейхтвейс, — простонал он в ответ.
Гемма широко раскрыла глаза и внезапно захохотала.
— Нет… это поразительно! можно подумать, что я прирожденная роялистка, до того мне везет на царственных особ. Не успела удрать от одного, как попадаю к другому.
Она помолчала, лукаво улыбнулась и сказала, придвинувшись ближе: