Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое
Шрифт:
Несмотря на ранний час, президент Аткин не спал, — об этом свидетельствовали клубы табачного дыма, поднимавшиеся из глубины подушек, где утонула президентская голова, и присутствие в комнате Софи, сидевшей на краю дивана в чрезвычайно прозрачной батистовой сорочке, свесив пухлые ножки на мягкую шкуру, постланную вдоль президентского ложа.
Президент курил, а свободной от папиросы рукой методически гладил спину своей фаворитки, пышную и нежную, как сметана.
— Ах, детка моя, вы не понимаете, вы не хотите понять, как мне надоела эта слава, почести, мировая известность, лесть. Как я хотел бы удалиться вместе с вами куда-нибудь на необитаемый
— Нет, зачем же на необитаемый? — возразила Софи, томно подставляя спину под ладонь своего султана, — на необитаемом нехорошо! Я только что дала расписать акварелью мое новое платье, а там его некому будет показать.
Как всякая женщина, она вела свою логическую линию и, как всякая женщина, была права.
Господин Аткин вздохнул.
— Пожалуй, вы здраво рассуждаете, сокровище. Я сам скучал бы на необитаемом острове, даже если бы на нем жили… ну, допустим, обезьяны. Homo sapiens [5] нуждается в себе подобном для общения. Человек — животное социальное и одаренное речью, а обезьяны не способны понять даже самую прочувствованную речь об избирательном цензе как основе истинной свободы. Я удавился бы на этом острове со скуки в конце первой же недели.
5
Человек как разумное существо (лат.).
Логика президентской фаворитки сделала стремительный поворот на все тридцать два румба, и она сердито топнула ножкой:
— Вы говорите вздор! Вы не смеете говорить так! Со скуки?.. Это со мной? Вы, вероятно, не совсем проснулись и полагаете, что с вами рядом мадам Аткин. Но я думала, что ваша рука может ощутить явственно разницу строения между мной и вашей супругой.
Президент не смог возразить и только нежно поцеловал теплый локоток Софи.
Она сморщила нос и продолжала:
— Нет! Необитаемый остров не годится. Лучше вы выйдете в отставку, выдадите Лолу замуж, а мадам Аткин станет настоятельницей мужского монастыря. Тогда мы уедем в имение и будем возвращаться в столицу только зимой, когда бывают благотворительные балы. Я ужасно люблю танцевать для рабочих.
— Вы ангел доброты, крошка, и даже не представляете себе, какие неблагодарные свиньи ваши рабочие, — сказал печально президент и задумался.
В душе его легло ясное спокойствие. Он знал, что когда лопнет с грохотом бычьего пузыря демократический строй, которому он служил так пламенно и ревностно, поезд его жизни не сойдет с рельс вслед за республикой.
В письменном столе президента, в потайном ящике, лежали тугие свертки наутилийской валюты, полученные вчера на загородной даче министра финансов от продажи нефтяных промыслов. Этой суммы хватит, чтобы звезда счастья и покоя никогда не закатилась.
Какая отрада после честно пройденного пути государственного деятеля, политика и демократа найти успокоение в солнечной вилле на берегу моря, сажая цветы и смотря в глаза любимой женщине!
В конце концов, не есть ли любовь подлинная земная ось, ради которой существует весь материальный мир и для которой он, как птичий самец, рядится в самые радужные краски?
Разнеженный президент потянулся к подруге, ставшей мягкой, как воск, и
Софи испуганно вскочила.
— Ради святых… не впускайте! Это, наверное, мадам Аткин!
— Не думаю, — сказал президент, нащупывая туфли. — Что за стук? Почему в такую рань? Кто это? — раздраженно спросил он, подбирая волочившийся халат и берясь за дверную ручку.
Голос дворецкого, пресекшийся волнением, ответил глухо:
— Господин президент! Вас требует генерал Орпингтон!
Президент повернулся к Софи. Губы его скривились в гримасу не то удивления, не то испуга.
— Генерал Орпингтон? В четыре часа утра? Как вам это нравится, малютка? Теперь вы видите, — какое страшное бремя — беззаветное служение идее народовластия. Нет, — продолжал он, одушевившись, — это невозможно! Что за некорректность? Филипп, скажите генералу, что я еще сплю и прошу его заехать позже.
— Господин президент! — отозвался дрожащий голос дворецкого, — я не могу! Генерал приказал сказать… нет, я не решаюсь.
— Да говорите же, старый чурбан! — вспылил господин Аткин.
— Он приказал сказать: «Передайте президенту, что, если через пять минут он не явится для объяснений, я пошлю солдат вытащить его за ногу из кровати».
— Какое нахальство! Этот унтер совершенный хам. Прикажите выгнать его в шею, — вскрикнула Софи.
— Моя куколка, вы ничего не понимаете, — ответил президент, внезапно побледнев и запрыгав губами, — я узнаю моего друга, его шутку. Правда, она несколько грубовата, но разве можно требовать изысканности слога от человека, который три раза спас свою родину на поле чести. Скажите его превосходительству, Филипп, что я сию минуту выйду.
И президент стал одеваться с поспешностью, которая сделала бы честь образцовому солдату, заслышавшему сыгранную горнистом тревогу.
На исходе четвертой минуты он вышел в приемную, застегивая на ходу орденскую ленту.
Лорд Орпингтон сидел в кресле и при входе президента даже не шевельнулся. Протянутая для приветствия рука господина Аткина осталась висеть в воздухе, а в уши ударили неожиданные слова:
— Какого дьявола вы копаетесь столько времени? Вы думаете, я должен ждать вас, милостивый государь!
Президент Аткин отшатнулся.
— Позвольте, сэр, — сказал он с достоинством, — я отказываюсь понимать. Вы говорите с лицом, осуществляющим…
— Довольно! Я говорю с мошенником, представляющим других мошенников…
Господин Аткин безмолвно опустился на ближайший стул. Во рту у него сразу пересохло. Лорд Орпингтон саркастически засмеялся:
— Вам нехорошо? Вы нездоровы? Еще бы, — вы так много потрудились, чтобы сплести целую сеть лжи, нахальства и шантажа. Но это не пройдет вам даром.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, ваше превосходительство! — прошептал президент.
— Не понимаете?.. Еще что?.. Может быть, вы опять ввернете мне сказку о высших сословиях вашей маргариновой республики, ассимилировавшихся с культурными северными расами? Или выпишете со всемирной выставки бушменов, чтобы представить их мне как коренное население страны? Так, что ли? Вы понимаете, что вы затеяли? Вы понимаете, что, обманывая меня, вы обманывали его величество, благодаря джентльменской доброте которого и существует ваш государственный паноптикум? Вы знаете, чем это может кончиться, когда я доведу до сведения моего монарха, что вместо государства я нашел здесь свалочное место, а вместо правительства — десяток бежавших карманников?