Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое
Шрифт:
— Впрочем, это все равно!.. Вы мой спаситель и можете меня поцеловать.
Принц не шевелился.
— Ну, что же вы, — вспыхнула Гемма, — вы не хотите? Нечего сказать — вежливо!
— Я боюсь… испачкать вас кровью, — пролепетал принц в платок.
— Ничего… целуйте! Это рыцарская кровь, — ответила Гемма.
Принц отнял платок от носа, и мисс Эльслей ощутила робкое прикосновение детски мягких и нерешительных губ.
Каретка остановилась. Кучер открыл дверцу, принц помог спутнице выйти и остановился у подъезда.
— Вы, может быть, зайдете ко
Принц испуганно затрепетал белыми ресницами и проронил еле внятно:
— Нет… благодарю вас… я не могу… я не… мне ничего… позвольте мне уйти…
— Вы не хотите? — с неподдельным изумлением спросила мисс Эльслей, зарозовев.
— Я… я… вы… нет… нет!.. — выкрикнул принц и вдруг, повернувшись, бросился бежать по улице.
Гемма пожала пленами и поднялась на четвертый этаж в свою скромную, три дня назад снятую комнату. Там она сбросила платье, накинула легкий капотик и вышла на балкон.
Зажмурилась от солнца и легла, зевнув, в плетеное кресло. Вспомнила необъяснимое бегство кавалера и, хрустнув вытянутыми пальцами, подумала в обволакивающей дремоте:
«Невероятно!.. Человек королевской крови отказывается от женщины… Что-то противоестественное… Или он ископаемый экземпляр, — gentilhomme sans mersi, или дурак!»
Глава десятая
ИСТИНА ИЗ КОЛОДЦА
С улицы несся полнозвучный и тугой крик разносчика.
Он бежал по только что политой мостовой, шлепая босыми пятками по лужам, и на спине у него подпрыгивал, переливаясь медным блеском, сосуд с холодным лимонадом, разукрашенный цветным стеклярусом и бубенцами.
— Лимонад!.. сладкий лимонад!
Тротуары расцветились гуляющими республиканцами в пестрых одеждах. По мостовой шуршали шинами пролетающие авто, шелестели коляски. Маленькие ослики, нагруженные фруктами и всякой снедью, бодро стрекотали по камню звонкими стаканчиками копыт и весело ревели.
К белой подкове набережной густо-синей мазью прилипло тихое море, в котором, как стальные ангелы-хранители, расположились полукругом наутилийские дредноуты, и над всем этим привлекательным зрелищем истекало золотым жиром расплавленное солнце.
Но сэр Чарльз был глух и слеп к красотам природы.
Он мерил из угла в угол по диагонали свою приемную, и в походке его был опасный ритм тигра, расхаживающего по непрочной клетке.
То, что рассказал ему сидевший перед ним в кресле посетитель, привело полномочного представителя Наутилии в состояние, близкое к собачьему бешенству. Щеки сэра Чарльза налились бурачным жомом, глаза метали огни, как ночной фонарик в руке полисмена.
— Это… это неслыханно!.. это не имеет названия!.. За это они поплатятся жесточайшим образом! — сказал он сурово и вдруг пристально взглянул на своего гостя.
— Кто мне может поручиться, что вы тоже не лжете? Раз здесь все построено на бессовестном обмане, чем я гарантирован, что вы?..
— Бросьте, дорогой господин… я вам не жулик вроде этих бродячих комедиантов, выдающих себя за законное правительство страны, которую
Старший Кантариди наклонил голову и промычал утвердительное междометие.
— Но это так невероятно!.. это так…
— Бесчестно, хотите вы сказать?.. Каждый имеет свою профессию или ремесло. Бесчестие и есть ремесло этих шарлатанов, которые вертятся вокруг власти, как карусельные лошади вокруг столба.
Вероятно, переводчик придал фразе гостя какой-то не совсем точный смысл, потому что сэр Чарльз спросил несколько визгливым голосом, не считает ли гость всякое лицо, наделенное прерогативами власти, шарлатаном.
Кантариди-младший неопределенно усмехнулся и ответил с равнодушным презрением:
— Все они не стоят рачьей скорлупы, господин. У них даже нет размаха крупных мошенников. Они мелкие пакостники!
Ответ был достаточно категоричен, и лорд Орпингтон хотел уже напомнить забывшемуся гостю о приличиях, по вспомнил мгновенно, что в лице этого человека в сером костюме с острыми и колюче-веселыми глазами перед ним сидит нефть.
Черный мираж ее снова встал перед умственным взором посла Гонория XIX. Масляные волны катились с мрачным гулом, сливаясь в патетическую симфонию, в которой радужные акции Островной компании шелестели, как струны первых скрипок в нежном пиано.
И сэр Чарльз воспользовался этим видением, чтобы отчасти перевести разговор с темы, становившейся опасной, на ту, которая была близка и желанна ему.
— Хорошо!.. Я верю вам, — сказал он благосклонно, — но все же я не совсем обманут. Пусть все правительство республики, как вы утверждаете, бродячие комедианты, люди без роду и племени, выброшенные на гостеприимный берег республики социальной грозой. Пусть они захватчики и насильники и никто из них не имеет права стоять на почве вашего отечества. За это и за ложь, за попытку обмануть и ввести в заблуждение дружественного монарха великой державы и его представителя, они понесут ответственность перед историей и… нашими законами военного времени. Но я удовлетворен тем, что все же хоть раз мне пришлось видеть подлинное население страны, ее рабочие массы, и я встретил у них самый простой и сердечный прием.
Оба Кантариди переглянулись, и старший с заискрившимся взглядом спросил, где именно лорд Орпингтон видел коренное население республики.
— Как где? На ваших же нефтяных промыслах, господа. Я видел рабочих, они привет… Но что с вами?
Вопрос сэра Чарльза был вполне своевременен, ибо впервые перед взором вождя и дипломата, личного партнера за карточным столом величайшего из монархов развернулось подобное зрелище.
Кантариди-старший поник головой на плечо младшему, а младший уткнулся лицом в колени старшему в совершенном восторге. Тела их дергались, как у картонных паяцев, а из уст в промежутках хохота извергались отрывистые слова: