Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы
Шрифт:
Калнберзиня интересовало все: сколько хозяйств предполагается объединить в артель, какова посевная площадь, сколько трудоспособных людей, какой сельскохозяйственный инвентарь имеется в их распоряжении, сколько лошадей и продуктивного молочного скота.
— Вы должны понять, какое огромное значение будут иметь первые сельскохозяйственные артели, — сказал он, выслушав ответы крестьян. — На вас будет глядеть все крестьянство Советской Латвии, по вашим успехам или неудачам оно будет судить о всем колхозном строе. Если вы достигнете успехов, если закончите хозяйственный год с значительными достижениями, еще раз будет доказано великое преимущество и превосходство колхозного устройства над индивидуальной формой хозяйствования, и тогда тысячи латышских крестьян последуют вашему примеру, и в нашей республике колхозы начнут быстро
— Мы это понимаем и сделаем все, чтобы добиться успеха, — заверяли крестьяне.
— Как вы это сделаете? — спросил Калнберзинь.
И тогда оказалось, что многое еще не продумано до конца, что самим инициаторам нужно еще хорошенько изучить устав сельскохозяйственной артели, что у многих еще весьма туманное представление о бригадах и звеньях, о начислении и оплате трудодней. Все эти вопросы подробно разобрали, после чего предложили нескольким опытным специалистам по сельскому хозяйству выехать на место и оказать инициативной группе помощь в организации колхоза.
Когда крестьяне и специалисты по сельскому хозяйству ушли, просторный кабинет заполнили директора, инженеры и парторги фабрик и заводов, секретари рижских районных комитетов партии. Среди них были и Ояр Сникер, Курмит и Петер Спаре. Обсуждали вопрос о выполнении годового плана промышленности к двадцать девятой годовщине Великой Октябрьской революции. На совещании выяснилось, что на предприятиях, где в борьбу за досрочное выполнение плана был вовлечен весь коллектив, продвигались к цели быстрыми шагами, но один-два важных завода, где социалистическое соревнование не было организовано как следует, отставали, и это сказывалось на общих итогах. С руководителям таких предприятий члены Бюро ЦК вели откровенный и суровый разговор. Больше всего попало косным и безинициативным — тем, кто при малейших трудностях умели только охать и вздыхать и изобретали всяческие объяснения своим неудачам, а выполнение производственного плана ставили в зависимость от удовлетворения различных их требований.
— Дадите рабочую силу, тогда и план завершим вовремя, а не дадите — провалимся, — ныли они.
Тогда попросил слова Ояр Сникер и рассказал, как завод «Новая коммуна» обеспечил себя постоянными кадрами и теперь готовится перейти та трехсменную работу.
— В чем тут секрет? — заговорил после Ояра один из секретарей Центрального Комитета. — Почему на одном предприятии люди держатся, а с другого бегут без оглядки? Отношение к рабочим — вот что решает дело. Учитесь уважать рабочих и заботиться о них. Если руководитель предприятия не понимает этого, то он теряет общий язык со своим коллективом. Грош цена такому директору, которому безразлично, в каких квартирах живут его рабочие: в сыром подвале с крысами и плесенью или в светлом, здоровом помещении.
— Какой благодарности может ожидать такой руководитель завода, из-за чьей косности не устроены детские ясли для детей работниц? — воскликнул Калнберзинь. — Не думайте, что только ваши жены любят своих детей — каждая мать любит своего ребенка и хочет, чтобы ему жилось хорошо. Это естественно и правильно. А какая мать имеет больше прав на государственную и общественную помощь, как не та, которая работает и создает ценности! Если руководители предприятий оставляют цехи без вентиляции и не отапливают их зимой, засчитывая неиспользованные на сантехнику средства в экономию, их не премировать надо, а судить как саботажников. Если не механизировать простейшие, грубые и тяжелые работы, а заставлять людей тратить физическую силу на то, что гораздо быстрее и дешевле можно выполнить с помощью механических приспособлений, это нельзя назвать иначе, как издевательством над человеком. Такое положение мыслимо только в
Что эти упреки были уместны и своевременны, подтвердили выступления некоторых секретарей райкомов. Они с возмущением рассказали о фактах бюрократического, нечуткого отношения к молодым рабочим, которые приходили из школ ФЗО, чтобы стать в ряды великой армии труда рядом со старшими товарищами, но часто вместо товарищеского отношения встречали тупое равнодушие и даже зависть. Сказывался, может быть, один из пережитков капитализма в сознании людей: еще мерещился отвратительный призрак конкуренции, когда само это хищническое понятие давно перестало существовать в стране.
И все должна была предвидеть партия — вовремя распознать, правильно оценить и сделать выводы. Она чутко прислушивалась к поступи нового, любовно и заботливо оберегала каждый росток новой жизни; она терпеливо и мудро строила мост от настоящего к будущему, все время оставаясь на боевом посту, заботясь, чтобы болезни старого побежденного мира не заражали новую жизнь, чтобы ничто не задерживало прекрасного цветения.
Великая, мудрая партия…
Каждый раз, направляясь в Центральный Комитет, Петер Спаре внутренне подтягивался. И каждый раз, уходя с совещания или заседания этого партийного штаба, он чувствовал, что стал зорче, множество новых мыслей освещали далеко вперед предстоящий путь. И всегда ему казалось, что он неоплатный должник партии, ибо всю свою сознательную жизнь брал и брал из неиссякаемых хранилищ ее мудрости.
После совещания в Центральном Комитете он до самого вечера, ходил задумчивый; ему казалось, что упреки, которые Ояр Сникер и другие адресовали руководителям некоторых предприятий, направлены и в него. Ведь он — Петер Спаре — был политическим руководителем целого района, и ему следовало знать о всех безобразиях, которые происходили в районе, он должен был вовремя вмешаться и устранить их. Его нельзя было назвать бюрократом или равнодушным человеком, он много работал и каждый вечер мог сказать, что за этот день им сделано что-то важное и нужное. У них с Аустрой вошло в привычку по вечерам подводить итоги прошедшего дня; оба они жили напряженной жизнью, у них было столько обязанностей, что редкий день казался им проведенным без пользы. Аустра училась в университете, выполняя в то же время обязанности комсорга факультета, и каждую неделю по нескольку часов работала в редакции комсомольской газеты; на ее плечах еще лежала большая часть забот по домашнему хозяйству. Петер, загруженный текущей работой в райкоме, часто с трудом урывал время для занятий, хотя летом он успешно окончил первый курс университета и оставшиеся четыре собирался проходить в том же темпе. Нет, никто не мог бы упрекнуть их в том, что они мало работали и избегали трудностей. Но откуда все-таки это недовольство собой? Почему они многого не успевают сделать?
Он и у других замечал это недовольство собой, это постоянное стремление наверстать упущенное. У Юриса и Айи, например. Когда Айя перед родами оставила на несколько недель работу, она по десять раз на дню звонила в райком комсомола и расспрашивала о каждой мелочи. И когда родился маленький Андрей, она не высидела дома даже положенного срока.
Но возможно, что это увлечение работой и явилось причиной того, что они иногда были недостаточно внимательны к другим людям? Нет, надо будет впредь строже контролировать себя!
— Почему ты такой угрюмый? — спросила Аустра, когда он пришел домой. — Не люблю я, когда ты так хмуришь лоб — остаются морщины. Давай лучше станцуем вальс. Ты, наверно, и не помнишь, какая сегодня замечательная годовщина.
Аустра часто так делала, когда Петер приходил домой усталый, озабоченный; она начинала тормошить его и до тех пор не оставляла в покое; пока к нему не возвращались хорошее настроение и улыбка.
— Что же это за годовщина? — спросил Петер, все еще хмурясь.