Собрание сочинений. Том 1
Шрифт:
Босые ноги, платьице из ситца?
Как будто в дом вернулась не она,
Не девочка, а старшая сестрица.
Соседскому мальчишке грош цена
Для барышни, успевшей опериться.
По воскресеньям - женский гребешок,
Чулочки вместо темной детской кожи
И каблучки - без малого вершок,
Еще не как у матери, но все же...
Еще коса, но шпилек полон рот;
У зеркала, от старших втихомолку,
Сердито
В тяжелый узел косу соберет.
Еще спасибо, в городском саду
Никто из взрослых не гуляет с нею.
Что может быть бессильней и больнее,
Чем ревность на шестнадцатом году?
Пусть даже ты немножко вырос тоже,
Пускай ты на год старше и умней,
Мы рядом с нею все равно моложе,
Нам очень впору позабыть о ней.
И вот вчера, как будто зная это,
Ее отец решил менять жилье.
Возы скрипели, и, как хвост кометы,
Летело сзади по ветру белье.
Коробилась посуда жестяная,
Шкафы вставали дыбом, как стена,
И, в старом детском ситчике, сквозная,
С вещами рядом молча шла она.
Он не пошел за нею. Очень надо!
Весь день сидел волчонком, ждал отца,
Чтоб, вдруг вспылив от слова или взгляда,
Стать всем назло несчастным до конца.
И к вечеру дождался - глупый спор,
Сердитое лицо отца за чаем
И тот непоправимый разговор,
Который мы не сразу замечаем.
Мать выбежала следом без платка,
И он чутьем почувствовал сквозь слезы -
Морщинистая легкая рука
Была сильней, чем ссоры и угрозы.
Бог с ним, с отцом, но с матерью беда,
Она не скажет: "Скатертью дорога".
Послушаться ее - так никогда
Не убежишь, не перейдешь порога.
Он даже обещал ей, на беду:
– Да, возвращусь, да, попрошу прощенья, -
Он руки целовал ей на ходу,
Все в тесте от домашнего печенья.
Уже к потемкам, в поисках ночевки,
Добрел до черных волжских пристаней;
Железный хлам, смоленые бечевки,
Далекое движение огней.
Полуночные волжские пески.
Весь в зарослях, весь в уголках укромных,
Построенный посереди реки
Ночной приют влюбленных и бездомных.
В пятнадцать лет тут будет не до сна:
Обрывки чьих-то жадных разговоров,
Притворный вздох, и снова тишина,
И платья задыхающийся шорох.
Как маленькие звери, на песке
Лежат
И наспех снятых блузок паутинки
Качаются на легком ивняке.
Был нами аист в девять лет забыт,
Мы в десять взрослых слушать начинали,
В тринадцать лет, пусть мать меня простит,
Мы знали все, хоть ничего не знали.
В пятнадцать лет томленье по утрам -
До хруста кости выгнуть непременно.
Заезжий цирк. Пристрастье к лошадям,
К соленым потным запахам арены.
Не девочка в тумане голубом,
Не старенькое платьице из ситца,
Тут можно было в стенку биться лбом,
Не знать, чего ты хочешь, и беситься.
Он лег ничком на выжженном песке.
Высокая, спокойная, большая,
Рукой небрежно ветви раздвигая,
Нагая женщина прошла к реке.
Закрыв глаза, он видел, как кругами
От сильных взмахов прыгает волна, -
Потом затихло. Легкими шагами
С ним рядом вышла на берег она.
Пучок волос из-под косынки вылез.
Он видел все - припухлости у рта
И ниточку загара там, где вырез
Кончался, как запретная черта.
Она сжимала волосы руками,
В тяжелый жгут согнув их пополам.
Вода в песок сбегала ручейками
По длинным, зябшим на ветру ногам.
Она, рассыпав волосы, лениво
Закрыла ими грудь от ветерка,
Всем телом наклонясь, неторопливо
Комочек платья подняла с песка.
Но платье надеваться не хотело,
На нем темнели мокрые следы
Там, где еще не высохшее тело
Все было в мелких капельках воды.
Из-за кустов позвали: - Надя! Надя!
–
Откинув наспех волосы с лица,
Пошла на голос, под ноги не глядя,
Не натянувши платья до конца.
Он вдруг устал от душной темноты.
На глубине за дальними песками
На якорях стоявшие плоты
Всю ночь ему моргали огоньками.
Стянув покрепче платье в узелок,
Легко гребя свободною рукою,
Поплыл к плотам и лег на край досок
Над черной, тихо шлепавшей рекою.
Так низко проплывают облака,
Что можно лежа зацепить руками,
На мачтах два зеленых огонька,
Как лампочки, висят под облаками.
Сюда приедет через много лет
Тот, кто в твоих мальчишеских тревогах
Найдет обратный позабытый след