Собрание сочинений. Том 1
Шрифт:
для любящей нашей жены,
Без особенных клякс
и от слез никогда не сырые,
В меру кратки и будничны,
в меру длинны и нежны.
В них не все еще гладко,
и, если на свет посмотреть их,
Там гостила резинка;
но скоро и ей не бывать...
И тогда выступают на сцену
последние, третьи,
Третьи, умные письма, -
их можешь не жечь и не рвать.
Если трезво взглянуть, -
что
В письмах все хорошо -
я пишу по два раза на дню,
Я к тебе обращаюсь
за помощью и за советом,
Я тобой дорожу,
я тебя безгранично ценю.
Потому что я верю
и знаю тебя все короче,
Потому что ты друг,
потому что чутка и умна...
Одного только нет,
одного не прочтешь между строчек:
Что без всех "потому"
ты мне просто, как воздух, нужна.
Ты по письмам моим
нашу жизнь прочитать захотела.
Ты дочла до конца,
и тебе не терпелось кричать:
Разве нужно ему
отдавать было душу и тело,
Чтобы письма такие
на пятом году получать?
Ты смолчала тогда.
Просто-напросто плача от горя,
По-ребячьи уткнувшись,
на старый диван прилегла,
И рыдала молчком,
и, заслышав шаги в коридоре,
Наспех спрятала письма
в незапертый ящик стола.
Эти письма читать?
За плохое бы дело взялись мы, -
Ну зачем нам следить,
как менялось "нежны" на "дружны".
Там начало конца,
где читаются старые письма,
Где реликвии нам -
чтоб о близости вспомнить - нужны.
Я любил тебя всю,
твои губы и руки - отдельно.
Удивляясь не важным,
но милым для нас мелочам.
Мы умели дружить
и о чем-то совсем не постельном,
Лежа рядом, часами
с тобой говорить по ночам.
Это дружба не та,
за которой размолвку скрывают.
Это самая первая,
самая верная связь.
Это дружба - когда
о руках и губах забывают,
Чтоб о самом заветном
всю ночь говорить, торопясь.
Год назад для работы
пришлось нам поехать на Север,
По старинным церквам,
по старинным седым городам.
Шелестел на лугах
одуряюще пахнущий клевер,
И дорожная пыль
завивались по нашим следам.
Нам обоим поездка
казалась ужасно счастливой;
Мой московский
впервые увидел поля,
И луга, и покосы,
и северных речек разливы
И впервые услышал,
как черная пахнет земля.
Только здесь ты заметила
в звездах все небо ночное,
Красноватые сосны
стоят вдоль дорог, как стена...
Почему ты на Север
не ездила раньше со мною,
Почему ты на землю
привыкла смотреть из окна?
Как-то вышло, что здесь
ты, всегда мне дававшая руку,
Ты, с улыбкой умевшая
выручить в худший из дней,
Ты, которой я слушался,
мой поводырь и порука,
В нашем добром содружестве
бывшая вечно сильней,
Здесь, далеко от дома,
в поездке, ты вдруг растерялась,
Ты на все удивлялась -
на листья, кусты и цветы.
Ты смеялась и пела;
все время мне так и казалось,
Что, в ладоши захлопав,
как в детстве, запрыгаешь ты.
Вспоминаю закат,
переезд через бурную реку.
В мокрой лодке пришлось
на колени тебя посадить,
Переправившись в церковь
со строгими фресками Грека,
Мы, еще не обсохнув,
о них попытались судить.
Со смешным торжеством
мы по краскам века узнавали,
Различали святых
по суровым носам и усам
И до самого купола
дерзкой рукой доставали
И спускались обратно
по скользким и шатким лесам.
Ты попутчицей доброю
сделаться мне пожелала,
Чтоб не портить компании,
горькое пиво пила,
Деревянное мясо
с веселой улыбкой жевала,
На туристских привалах
спала, как в Москве не спала.
Помню это шоссе
с торопливой грозой, с облаками.
Я хотел отдохнуть,
ты сердито пожала плечом
И особенно громко
стучала в асфальт каблуками,
Чтобы мне доказать,
что усталость тебе нипочем.
Что ж, мой верный попутчик,
ведь эдак, пожалуй, и нужно -
И жевать что придется,
и с жесткой постелью дружить.
Жаль одно - что в поездке
мы жили подчеркнуто дружно,
Неурядицы наши
решив до Москвы отложить.
Это нам удалось.
Только это как раз ведь и страшно,
То, что распри свои
отложить мы впервые смогли.
Там начало конца,
где, не выдернув боли вчерашней,