Собрание сочинений. Том 2
Шрифт:
Стешенко(поднимает чарку). Ну, за все, что было, и за все, что будет! За умерших и за живых! За наших бойцов, которые врага добивают.
Андрий. Добивают… А мы сидим тут, в теплой хате, горилку пьем. Где они сейчас, товарищи наши, идут этой темной ночью? Скоро уже к старой границе подойдут… И ты, Павло, не снял свой гвардейский знак? (Кость Романовичу.) Мне так удачно пришлось — в одной дивизии все время провоевал. Два раза был ранен и опять в свой полк возвращался.
Ариша. Как сойдутся,
Андрий. А ты думаешь, Ариша, это забудется?..
Вера запевает: «Теплый ветер дует, развезло дороги, и на Южном фронте оттепель опять…»
Стешенко(Кость Романовичу). Вот и запели… И песни у них — солдатские…
Кость Романович(Павлу). Чего зажурился, Чумаков? Не довоевал? (Стешенко.) И нам в партизанские воспоминания удариться, Иван Назарович? Рассказать им про Черный Яр?.. Нет, не надо. Отставить воспоминания!
Мусий Петрович(выпивает). Эх, хорошо пошла! Другой раз бывает как-то боком, а на женский день — пошла. (Подкручивает усы, заигрывает с сидящими возле него женщинами, запевает громко и фальшиво: «Ревэ тай стогнэ Днипр широкий». Ему никто не подтягивает.)
Баба Галька. Не трогай его, Верка, это мой кавалер.
Вера. А нехай он вам, с капустой в придачу. Навешал на бороду капусты и лезет целоваться.
Кость Романович(ко всем). Вы думаете, потому они часто фронт вспоминают, что такие уж заядлые вояки? Просто — сдрейфили перед нашими трудностями. (На Андрия.) Полковым завхозом был. Вояка! Небось ни разу и из автомата не выстрелил.
Андрий. Такое мое счастье. На самую проклятую должность угодил. А что вы думаете, покормить вовремя солдат — половина победы.
Павел. Хоть меня не позорьте, товарищ секретарь. Боевую характеристику показать?
Кость Романович. Не надо… Старые характеристики спрячьте на память. Новые будем здесь писать.
Входят Гаша и Нюрка, одетые по-дорожному: Гаша в солдатской шинели, подпоясана ремнем, с кнутом. Нюрка в стеганке и плащ-палатке.
Гаша. Добрый вечер! Приятного аппетита! Нюрка. Здравствуйте! Андрий Степанович тут? Вот вам бумажка от ихнего председателя. Еще сорок центнеров есть у них.
Кость Романович. Чего — сорок центнеров? Где вы были?
Гаша. Да ездили вот с бригадиршей в Глафировку за семенами.
Андрий(Кость Романовичу). Мы им даем ячмень на фураж, тот пригорелый, что спасли тут на пожаре, а у них овес есть лишний. (Гаше и Нюрке). А чего вы так припозднились?
Гаша.
Катерина. Раздевайтесь, девчата. Садитесь к столу.
Гаша. А стали подъезжать к мосту, заяц как выскочит из бурьяна, они как хватят в сторону — и дышло поломали, и ярмо, и повозку перевернули до горы колесами. А зерно н'aсыпом в коробе, без мешков. Пригоршнями собирали. Эх, работенка!.. Сказала б, да мужчины мешают.
Вера. Работенка веселая… То и нам предстоит, как выедем пахать на коровах.
Нюрка и Гаша садятся за стол.
Гаша(наливает стопку водки, выпивает). И чего правительство не выпустит такого закона, чтоб баб всех — на фронт, а мужиков — сюда?
Вера. Правильно! Хватит им уже, навоевались. Не мы с тобой, Гаша, в Верховном Совете заседаем, так бы и сделали.
Павел(Андрию, на Гашу). Трактористка?
Андрий. Была трактористкой до войны… Морская пехота. Моряк без корабля.
Вера. Что ж мы так неровно сели? Тут густо, а возле Кость Романовича пусто. Я от этих дедов к вам пересяду. Можно?
Андрий(Нюрке и Гаше). Плохая дорога?
Нюрка. Гроб! Ни саньми, ни колесами.
Гаша. Выпила молча и присказки никакой не сказала. Это коровы мне отшибли память… За что вы тут пили?
Вера. За все. За весенний сев.
Мусий Петрович. Не за то пьет казак, что есть, а за то, что будет!
Нюрка. Нельзя по такой дороге на коровах возить, тяжело, порежем их, нечем будет потом пахать. Мы уж так думали с Гашей, Андрий Степанович. Сорок центнеров, двести сорок пудов, дело небольшое — перенесем на плечах. Пятнадцать километров, туда-сюда за день можно обернуться. По пуду возьмем — и то груз. Всей бригадой выйти — за два дня семена дома будут.
Одна из женщин (Мусию Петровичу, громко). Первая бригада на себе хочет семена носить из Глафировки.
Мусий Петрович. А-а! А на ком же? Раз коровы не везут, значит, на себе.
Андрий. Завтра поговорим в бригадах. Я не возражаю.
Кость Романович. Еще бы! Сто лет будешь, Андрий Степанович, ломать голову над графиками и не придумаешь того, что люди тебе подскажут… (Всем.) Вчера он два часа просидел у меня в райкоме со своими расчетами: столько-то плугов, такие-то нормы выработки, — сколько же месяцев будем сеять? Не знаю… По расчетам выходит — три месяца, до июля. Так нельзя же до июля! Не фрицам будем сеять — себе. То при немцах мы вам давали установку из нашего подпольного штаба: купите в каждую бригаду по две колоды карт и соревнуйтесь, кто меньше выработает.