Собрание сочинений. Том 3. Дружба
Шрифт:
Это был вновь назначенный командующий Шестьдесят второй армией Василий Иванович Чуйков. Взгляд его небольших, глубоко посаженных глаз стал еще суровее, когда в небе, где ползли черные полосы дыма, появилась стая фашистских пикировщиков, — нелегко было смотреть, как на город, похожий на развороченную, кровоточащую рану, повалились бомбы.
Глядя на развалины, где уже шли ожесточенные бои, Чуйков думал: «Какими средствами я буду решать поставленную передо мной задачу? Вот он, не приспособленный к обороне город, прижатый к реке, огромной водной преграде для нас, но не для
Переправа людей, доставка продовольствия, эвакуация раненых — все сложно, все сплошные минусы. А у врага сплошные плюсы. Оседлал железные дороги. Резервы, тылы тянет за собой. Мы под берегом, он на высотах… Подступы из степи к городу — по балкам — удобней не выдумать. Да что ему балки, когда в воздухе господствует полностью! А на земле? Наступление на город поддержано пятьюстами танков!» Генерал вспомнил бои на подступах к Сталинграду, где он командовал группой войск. Он хорошо знал обстановку, сложившуюся здесь.
Но одно дело понимать военную задачу, другое — ее решить!
«Где тут взвод Коробова? — Чуйков отыскал взглядом водонапорную башню, все еще видневшуюся в дыму у разбитого вокзала. — Да, пехота билась-билась — не взяла, артиллерия крушила прямой наводкой — не вышел номер. Танки двинулись. И танки ничего не сделали! Ай да Коробов! — Чуйков рассеянно оглянулся на адъютанта, топтавшегося вокруг с явным намерением увести командующего в укрытие, и снова посмотрел на город. — Центр держится, хотя враг таранит вовсю. Значит, не один такой Коробов там сидит! Солдаты сами уже взялись решать задачу обороны».
— Ну, чего тебе? — недовольно спросил Чуйков адъютанта. — Дай-ка мне солдатскую шинель и каску. Пойду на передовую. — И генерал кивнул в сторону центра…
Это было накануне прихода дивизии Родимцева. Бойцы Коробова только что отбили очередную атаку, но вместо отдыха принялись разбирать завал в углу здания: ночью к ним пробрались разведчики и сообщили, что саперы ведут снова подкоп, и указали место его выхода.
— Посчастливилось нам, что такой здоровый домина! — сказал Коробов, отбрасывая лопаткой щебень, отваливая глыбы кирпича, спаянного цементом. Стоял бы, наверно, тысячу лет, если бы не война! Можно бы отсиживаться тут долго еще, но с продовольствием и водой — беда, патроны на исходе, гранаты вот-вот кончатся, а добывать трофеи становится все труднее. Поняли гады, в чем дело, и боеприпасы держат подальше… «Ладно же!» — грозится Коробов, ожесточенно работая лопаткой, и вдруг подскакивает, но снова обеими ногами, обутыми в обшарканные, пропыленные сапоги, попадает обратно в вырытую им яму: щебень зашевелился, точно потек вниз, в неожиданно образовавшийся черный провал.
— Ух! — только и сказал Коробов, привычным движением взметнув лопатку — рубануть то, что заворочалось перед ним, но сразу опустил руку.
— Свой! Что ты, чертяка, замахиваешься! — Коренастый сапер отряхнулся и схватил Коробова в охапку. — Здорово, браток!
— Будь здоров! — Коробов, радостно смеясь, похлопал сапера по спине широкой ладонью. — Извини, брат, день и ночь настороже. Кто его знает, может, и фашисты не прочь под нас мину подвести. Нервочки натянуты…
—
— Вот кстати так кстати! — Коробов принимал увесистые ящики и передавал их подбежавшему Яблочкину, а тот — бойцам, вмиг выстроившимся реденькой цепочкой. — Патроны! Гранаты! А это, похоже, махорочка! — возглашал командир взвода, угадывая гостинец по весу, по объему и упаковке. — А народу нам не подбросят? — нетерпеливо спросил он, и как бы в ответ на его слова из норы, отодвинув очередную передачу, один за другим вылезли четыре бойца с автоматами. — Вот здорово! — воскликнул Коробов, любуясь прибывшим пополнением. — Каких молодчиков прислали!
Особенно ему приглянулся бровастый, широкогрудый, подтянутый солдат лет сорока, с острым, сверлящим взглядом: посмотрит — рублем подарит: а если навернет, вспомнил Коробов выражение сапера, уж если навернет, так навернет. И, видать, бывалый!..
— Пулеметом владеешь?
— Владею, — сказал тот, в свою очередь, присматриваясь к сержанту.
— А насчет пушечки везешь?
— И насчет пушечки везу.
— А если к миномету?
— Можно и к миномету.
— Так я тебе дам два расчета. Насчет гранат не спрашиваю. Само собой разумеется.
Прибывший оглядел почти безлюдную коробку дома, огневые точки, умело пристроенные к проломам стен.
— Конечно, само собой разумеется. Где же расчеты?
— Нашел о чем разговаривать! — Светлые, глубоко запавшие глаза Коробова сощурились задумчиво-испытующе. — Пушечка вон там, миномет полуэтажом выше. Гранаты сам распределишь. Хозяйство хлопотливое, но ты ничего… крепкий дубок, выдюжишь! Действуй!
Считая разговор законченным, Коробов подошел к другому бойцу.
— Тебе придется… — Но он не договорил, что придется делать второму: растерянное выражение его лица смутило сержанта, и он оглянулся, уже чувствуя, что, допустив какую-то оплошность, попал впросак…
Облюбованный им «дубок» стоял, не собираясь приступать к своим обязанностям, и смотрел из-под темных бровей на командира взвода так, точно прощупывал его суровыми кареватыми глазами, но в глубине их уже вспыхнула усмешка.
«Хорош, такой-сякой, — казалось, говорили и взгляд и усмешка, — не дал человеку дух перевести и сразу взвалил на него пушку, да еще миномет в придачу».
Какую силу может иметь человеческий взгляд!
«Ишь ты! Прицелился глазом — невозможно стоять».
Чувствуя, как жарко загорелись у него уши, Коробов с неловкой, печальной улыбкой сказал:
— У нас сегодня убили трех бойцов. И просто некого туда определить — все заняты.
И еще другое мелькнуло у Коробова: «Мало ли у фашистов знатоков русского языка! Вдруг и подкоп, и эти ящики — шут его знает, что в них, может, кирпичи — хитрость военная. Как ударят сейчас из глубины черного провала…» Подавшись в сторону, Иван весь подобрался, рука его невольно потянулась к поясу, где висели гранаты, и в лице появилась злая решимость.