Собрание сочинений. Том 3. Дружба
Шрифт:
— Спокойно, товарищ Коробов! — сказал первый боец и протянул сильную ладонь. — Все самое настоящее. Только я, к сожалению, не могу остаться здесь. Хотя и насчет пушечки везу, и минометом владею, и гранаты, само собой разумеется, но мне армией командовать надо.
Пот выступил на похудевшем лице Вани Коробова. Сержант взял протянутую ему руку, крепко сжал ее. Он так стушевался, что даже забыл отрапортовать генералу, пробормотав:
— Вы уж извините, что ли!..
— В чем извинить? На лбу у меня не написано… А действуешь ты правильно. Отлично справляешься с задачей. Ну-ка расскажи, как вы оборонялись
— Оборонялись? — Коробов облегченно вздохнул, задрал голову вверх. — Оляпкин! Эй, Оляпкин! Иди сюда, покажись, какой ты есть!
«Просто диву даешься, когда посмотришь, на что способен наш русский народ! Вот Оляпкин — маленький нескладный солдатик из рязанского колхоза… Побрить да отмыть чумазого воробья — никто не поверит, что ему двадцать два года! А один целый взвод заменил! Сумел Коробов раззадорить его. Хорош командир! Как он в меня-то вцепился!» — Чуйков усмехнулся и снова склонился над картами. Ему только что принесли план подземного хозяйства города: водосбросы, канализационные трубы, заводские туннели. Надо использовать боевой опыт для отпора врагу и перестроить систему армии: солдаты, сами борясь со смертью, нашли новые методы обороны в уличных боях.
Изучая место действия и ход боев, Чуйков облазил передовую, побывал на заводах, познакомился с рабочими, бойцами, командирами, ополченцами. Везде можно было встретить его в эти грозные дни…
Все осмотрев и взвесив, он решил вместо старого полевого строя создать мелкие штурмовые группы и немедленно сделал попытку переиначить боевой порядок в одной из дивизий армии. Комдив, храбрый, заслуженный генерал, обратился с жалобой в Генштаб…
Вспомнив об этом, Чуйков осуждающе хмыкнул, встал и начал ходить по просторному блиндажу. Добротно устроенное помещение штаба было врыто в береговую кручу возле устья Царицы, долину которой немцы упорно, пядь за пядью, захватывали, вытесняя советских бойцов к самой Волге. Оставаться здесь, особенно после захвата врагом Дар-горы на правом берегу Царицы, становилось не только опасно, но и очень рискованно, и сейчас для штаба строился новый блиндаж под волжским обрывом, напротив нефтебазы.
«Царица — так себе, грязная речонка! Но отдавать ее запросто этим проходимцам мы не намерены!» — мелькнуло у Чуйкова, и он снова стал думать о самом главном, что сейчас волновало его. — Конечно, каждый командир силен славой своей дивизии и бережет ее пуще глаза. Считая, что сам создал все, гордится своим распорядком, своими артиллеристами, пулеметными и минометными ротами!..
— Узнайте, прибыл ли полковник Вяземский! — приказал Чуйков адъютанту, прервав себя на этой мысли, чтобы тотчас вернуться к ней.
— Ну, что, побывали в дивизии Родимцева? — спросил он вошедшего штабиста — офицера связи.
— Так точно. Встретил дивизию на подходе.
— Как разговор с комдивом? Согласен он? — с ноткой нетерпения в голосе спрашивал Чуйков.
— Предложением рассыпать подразделения полков на мелкие штурмовые группы заинтересовался, но на той стороне Волги пока не перестраивается: хочет прежде поговорить с вами лично. Тылы дивизии и тяжелая артиллерия уже размещены на левом берегу. Полки готовятся сегодня ночью переправиться сюда. Родимцев должен быть в штабе для получения боевого задания с минуты на минуту. А потом
— Умно! — кратко и весомо сказал Чуйков, про себя добавив: «Очень осторожный комдив! Но это лучше: сразу договориться по-хорошему, чем писать жалобы в такое горячее время».
Вяземский, не решаясь нарушить раздумье командарма, нетерпеливо, хотя и незаметно переминался, глядя на его взлохмаченные буйные вихры, спустившиеся на выпуклый лоб.
— Идите, готовьтесь встретить людей. Один батальон сразу двинем к Мамаеву кургану, два останутся в центре. Как только придет комдив, сразу просите ко мне.
— Маловат плацдарм! — сказал Родимцев, прибывший в штаб с центральной переправы не в машине, не на повозке даже, а пешком: где по береговой траншее, где бегом через завалы, по пути заглянув на КП других, уже разбитых подразделений, помещавшихся в высохших канализационных трубах. — В центре совсем узкая полоса в наших руках.
— Да, не разгонишься, — сдержанно ответил Чуйков, пытливо посматривая на щеголевато-подтянутого военного, с тонкими, резко выточенными чертами удивительно юного лица. Во всем облике прибывшего так и скользила стремительная готовность к движению, словно он только что с коня соскочил.
«Ох, молод ты, генерал! — подумал командующий армией. — Не самонадеян ли ты, не наломаешь ли ты мне дров?!» Он вспомнил характеристику дивизии: гвардейская, орденоносная. Дралась под Киевом… Снова посмотрел на светлоглазого генерала, отметил хитринку в складке полных губ, сторожкость в приподнятой брови и вдруг успокоился.
«Слушаю, что еще скажешь?» — выражало теперь энергичное, сумрачно-красивое лицо Чуйкова.
Родимцев сразу оживился, чутко уловив, к чему склонился в оценке командующий. До сих пор он выжидал, не выскакивая и не напрашиваясь на расположение, как бы говоря своим видом: «Я весь тут, желаю честно послужить народу. А вот ты-то какой будешь? Станешь ли ты диктатором, хватающим меня за полы шинели, или старшим советчиком, который окрылит и поддержит? И что это за штурмовые группы вы тут придумали? И почему это должен я нарушить установленный порядок своей дивизии?»
Внешне Чуйков пришелся комдиву по душе.
Верно угадав поощрение, вызванное первым его, так сказать, осмотром, молодой генерал заявил:
— С обстановкой я уже знаком и думаю: нам надо наступать. Иначе тут не удержаться.
— Верно, — подтвердил Чуйков. — У меня полк Савчука держится в центре только благодаря активной обороне. Отбивают и наступают, отбивают и наступают. Это не шутка — устоять здесь на месте, да еще на направлении главного удара, — подзадоривающе и озабоченно сказал Чуйков, принимая телефонную трубку из рук адъютанта, приложился ухом, выслушал, глаза вспыхнули недобрым огнем.
— Пошлите подкрепление из моего резерва. Один взвод довольно. Командование полком пусть временно возьмет на себя командир первого батальона… Убит комиссар Щербина, когда штаб полка вырывался из окружения, и чуть не доконали Савчука, — сказал Чуйков, снова поворачиваясь всем статным корпусом к Родимцеву. — Дважды был ранен дорогой товарищ, но оставался в полку. Командиры вышли из строя, а оборона восстановлена. Вот как воюем! — В голосе командующего была печаль, и оттого слова его не прозвучали похвальбой.