Собрание сочинений. Том 3

Шаламов Варлам Тихонович

* * *

Что песня? — Та же тишина.Захвачено вниманьеЛишь тем, о чем поет она,Повергнув мир в молчанье.Нет в мире звуков, кроме тех,Каким душой и теломТы предан нынче без помехВ восторге онемелом.Ты песне вовсе не судья,Ты слышал слишком мало,Ты песней просто жил, как я,Пока она звучала.

* * *

Сирень сегодня поутруНеторопливоОтряхивалась на ветруБрезгливо.Ей было, верно, за глазаДовольноДождя, что в ночь лила грозаНевольно.И пятипалым лепесткомТрясла в ненастье,Сирень задумалась тайкомО счастье,Не нужном людям до утра,До света,Хотя знакома и стараПримета.

* * *

Опять

застенчиво, стыдливоЛуной в квартиру введенаТа ночь, что роется в архивахИ ворошит всю жизнь до дна.У ней и навыка-то нетуПеребирать клочки бумаг,Она торопится к рассветуИ ненавидит свой же мрак.Она почти что поневолеПугать обязана меня,Сама порой кричит от боли,Коснувшись лунного огня.Да ей бы выгодней сторицейПо саду шляться вслед за мной,И ей не в комнате бы рыться,Ее пространство — шар земной.Но при такой ее методе,Как ясно совести моей,Она нуждается в природе,В подсказке лиц и тополей.

* * *

А мы? — Мы пишем протоколы,Склонясь над письменным столом,Ее язык, простой и голый,На наш язык переведем.И видим — в ней бушуют страстиКуда сильней, чем наша страсть,Мы сами здесь в ее же власти,Но нам не сгинуть, не пропасть,Пока не выскажется явноЕе душа, ее строка,Пока рассказ о самом главномМы не услышим от стиха.Пускай она срывает голосПорой почти до хрипоты,Она за жизнь свою боролась,А не искала красоты.Ей не впервой терпеть лишенья,Изнемогать от маеты,И чистота произношеньяНе след душевной чистоты.И время быть ее допросу:Ее свидетельская речьСлышна сквозь снежные заносыИ может нас предостеречь.От легкомысленности песни,От балагурства невпопадМир до сих пор для сердца тесенИ тесен также для баллад.

* * *

Слова — плохие семена,В них силы слишком мало,Чтобы бесплодная странаТотчас же зацветала.Но рядом с песней есть примерЖивого поведенья,Что не вмешается в размер,Не лезет в отступленье,Тогда короче будет срокДо урожайной жатвы,Чему никто помочь не могМолитвой или клятвой.И можно выжить среди льда,И быть других чудесней,Но лишь тогда, тогда, тогда,Когда и жизнь — как песня.

В ЗАЩИТУ ФОРМАЛИЗМА

Не упрекай их в формализме,В любви к уловкам ремесла.Двояковыпуклая линзаЧудес немало принесла.И их игрушечные стекла,Ребячий тот калейдоскоп —Соединял в одном биноклеИ телескоп и микроскоп.И их юродство — не уродство,А только сердца прямота,И на родство и на господствоРассвирепевшая мечта.Отлично знает вся отчизна,Что ни один еще поэтНе умирал от формализма —Таких примеров вовсе нет.То просто ветряная оспаИ струп болезни коревой.Она не сдерживает роста:Живым останется живой.Зато другие есть примеры,Примеры мщенья высших силТем, кто без совести и верыЧужому Богу послужил.Кто, пораженный немотою,Хватался вдруг за пистолет,Чтоб доказать, чего б он стоил,Когда б он был еще поэт.Тот, кто хотел на путь поэтаСебя вернуть в конце концов,Бегун кровавой эстафетыИзвестных русских мертвецов.Но рассудительные БогиНе принимают смерть таких.И им нужна не кровь двуногих,А лишь с живою кровью стих…

СИНТАКСИЧЕСКИЕ РАЗДУМЬЯ

Немало надобно вниманья,Чтобы постичь накороткеЗначенье знаков препинаньяВ великом русском языке.Любая птичка-невеличкаУмела истово, впопадСажать привычные кавычкиВокруг зазубренных цитат.И нас сажали в одиночки,И на местах, почти пустых,Нас заставляли ставить точкиВзамен наивных запятых.И, не моргнув подбитым глазом,Не веря дедам и отцам,Мы рвали слог короткой фразойПо европейским образцам.Как ни чужда такая формаСудьбе родного языка,В нее влюбились непритворноИ вознесли за облака.Бедна, должно быть, наша вераИль просто память коротка,Когда флоберовская мераНам оказалась велика.Тогда слова дышали в строчкеЗапасом воздуха в груди,Тогда естественная точкаНас ожидала впереди.И был период двухсотлетний,Когда периодов длинуЛюбили вовсе не за сплетни,За чувств и мыслей глубину.Но страстный слог витиеватыйДавно уж нам не по нутру,Слова

пророков бесноватыхДавно мы предали костру.Скучна, скучна нам речь Толстого,Где двоеточий и не счесть,Где позади любого словаЗнак препинанья может влезть.Любой из нас был слишком робок,Чтоб повести такую речь,Где, обойдясь совсем без скобок,Он мог бы всех предостеречь,Чтобы в российской речи топкойНе поскользнуться, не упасть,Не очутиться бы за скобкой,Под двоеточье не попасть.Ехидно сеющий сомненьяЗнак вопросительный таков,Что вызывает размышленьяУ мудрецов и дураков.Зато в обилье восклицанийВся наша доблесть, наша честь.Мы не заслужим порицанийЗа восклицательную лесть.И вот без страха и сомненьяМы возвели глаза гореИ заменили разъясненьяМногозначительным тире.По указующему знакуИмперативного перстаМы повели слова в атаку,И это было неспроста.Нам лишь бы думать покороче,Нам лишь бы в святочный рассказНе высыпались многоточьяНа полдороге наших фраз.А что касается подтекстаИ лицемерных прочих штук,То мы от них пускались в бегство,Теряя перышки из рук.А как же быть в двадцатом векеС архивной «точкой с запятой»?Ведь не найдется человека,Кому она не «звук пустой».Ведь дидактическая прозаНе любит «точки с запятой»,Ею заученная позаВсегда кичится простотой,Той простотой, что, как известно,Бывает хуже воровства,Что оскопила даже песнюВо имя дружбы и родства.И ни к чему ей философский,Живущий двойственностью знак,И в современный слог московскийНам не ввести его никак…Литературного сознаньяОсуществленный идеалНаходит в знаках препинаньяКонсервативный материал.

* * *

Любой бы кинулся в ГомерыИли в Шекспирово родство,Но там не выручат размерыИ не поможет мастерство.За лиру платят чистой кровью,И, задыхаясь в хрипоте,Гомеры жертвуют здоровьемВ своем служении мечте.Они, как жизнь, всегда слепыеИ сочиняют наугад,Ведя сказания любыеБез поощрений и наград.И разве зренье — поощренье,Когда открылся горний мир?Когда вселенная в движеньиНа струнах этих старых лир?Высокопарность этой фразыГомерам нашим не под стать —Им ни единого алмазаИз темной шахты не достать.Алмазы там еще не блещут,Не излучают лунный свет,И кайла попусту скрежещут,Не добиваются побед.Дрожи г рука, немеет тело,И кровь колотится в виски,Когда старательское делоГотово вылиться в стихи.И побегут слова навстречу,И отогнать их не успеть,И надо многих искалечить,Чтобы одно заставить петь.И суть не в том, что наш старательС лотком поэзии в руках —Обыкновенный обывательИ только служит в горняках.В руках-то он не может развеЛоток как следует держать?Он просто золота от грязиНе научился отличав.Ведь это просто неуместно,Недопустимо наконец,Когда лирическую песнюНам о любви поет скопец.И разве это не нелепость,Что приглашаются юнцыВести тетрадь с названьем «Эпос»,Где пишут только мудрецы.

* * *

Мне жизнь с лицом ее подвижнымБывает больше дорога,Чем косность речи этой книжной,Ее бумажная пурга.И я гляжу в черты живыеИздалека, издалекаГлухие дали снеговыеМеня лишили языка.Я из семейства теплокровных,Я не амфибия, не гад,Мои рефлексы — безусловны,Когда меня уводят в ад.Ни вдохновительный звоночек,Ни лицемерный метрономНе извлекут слюны из строчек,Привыкших думать о живом.

МАРТ

То притворится январем,Звеня, шурша, хрустя,И льдом заклеивает дом,Нисколько не шутя.То он в обличье февраля,Закутанный в пургу,Свистя, выходит на поля,И вся земля в снегу.То вдруг зазвякает капельСреди коньков и лыжКак будто падает апрель,Соскальзывая с крыш.Нет, нам не открывает картИгра календаря.Таким ли здесь встречала мартМосковская заря?

* * *

Я падаю — канатоходец,С небес сорвавшийся циркач,Безвестный публике уродец,Уже не сдерживая плач.Но смерть на сцене — случай редкий,Меня спасет и оттолкнетПредохранительная сеткаМеридианов и широт.И до земли не доставаяИ твердо веря в чудеса,Моя судьба, еще живая,Взлетает снова в небеса.