Собрание сочинений. Том 46 часть 1

Энгельс Фридрих

Отдельный капиталист может вообразить (и это не отражается на его расчетах), что если он обладает капиталом в 100 талеров, из которых 50 талеров затрачиваются на хлопок, 40 талеров — на жизненные средства для содержания труда, 10 талеров — на орудие, и если он начисляет на свои издержки производства 10% прибыли, — то труд должен возместить ему 50 талеров за хлопок, 40 талеров — за жизненные средства, 10 талеров — за орудие, а также 10% на 50, на 40 и на 10 талеров; так что в представлении капиталиста труд создает ему сырье на 55 талеров, жизненные средства на 44 талера и орудие на 11 талеров, всего — 110 талеров. Но для экономистов это — странное представление, хотя оно и выдвигалось против Рикардо с большой претенциозностью в качестве чего-то совершенно нового.

Если рабочий день рабочего равен 10 часам, а в течение 8 часов рабочий может создать 40 талеров, т. е. создать свою заработную плату, или, что то же самое, сохранить и восстановить свою рабочую силу, то ему требуется 4/5 рабочего дня, для того чтобы возместить капиталу заработную плату, а 1/5 рабочего дня, или 10

талеров, он отдает капиталу в качестве прибавочного труда. Таким образом, в обмен на 40 талеров заработной платы, на 8 часов овеществленного труда капитал получает 10 часов живого труда, и этот избыток образует всю его прибыль. Следовательно, весь овеществленный труд, созданный рабочим, составляет 50 талеров, и каковы бы ни были издержки на орудие и сырье, рабочий не может присоединить к ним ни на один талер больше, потому что его рабочий день не может объективироваться в большем количестве овеществленного труда. Что же касается того обстоятельства, что эти 50 талеров, или 10 часов труда (из которых 8 часов являются лишь возмещением заработной платы), рабочий присоединяет к 60 талерам, затраченным на сырье и орудие, — то этим самым рабочий сохраняет материал и орудие, а сохраняются они именно потому, что снова вступают в контакт с живым трудом и используются в качестве орудия и материала; это не стоит рабочему никакого труда (да у него и нет избыточного времени для такого труда) и не оплачивается ему капиталистом. Эта живительная природная сила труда, заключающаяся в том, что труд, используя материал и орудие, в той или иной форме их сохраняет, а следовательно, сохраняет также и овеществленный в них труд, их меновую стоимость, — становится, как и всякая природная или общественная сила труда, не являющаяся продуктом прежнего труда или продуктом такого прежнего труда, который должен быть повторяем (например, историческое развитие рабочего и т. д.), силой капитала, а не труда. Поэтому-то она и не оплачивается капиталом. Точно так же, как рабочему не платят за то, что он способен мыслить и т. д.

[III—40] Мы видели , что первоначально той предпосылкой, из которой возникает капитал, является стоимость, обособившаяся в нечто самостоятельно противостоящее обращению, — т. е. такой товар, для которого определение меновой стоимости не является всего лишь формальным, мимолетным определением, нужным лишь для того, чтобы он мог обменяться на другую потребительную стоимость и в конце концов исчезнуть в качестве объекта потребления, — деньги как деньги, деньги, изъятые из обращения и утверждающие себя негативно по отношению к нему. С другой стороны, продукт капитала, — в той мере, в какой он не является всего лишь воспроизводством самого капитала (это. воспроизводство является, впрочем, только формальным, так как из трех частей стоимости капитала действительно потребляется, а следовательно, воспроизводится, только одна, та, которая возмещает заработную плату; прибыль же является не воспроизводством, а прибавкой к.стоимости, прибавочной стоимостью), — опять-таки имеет своим результатом такую стоимость, которая больше не вступает в обращение в качестве эквивалента, а с другой стороны, еще не возведена вновь в степень капитала, — т. е. обособившуюся в нечто самостоятельное и негативно противостоящую обращению стоимость — деньги (в их третьей, адекватной форме ). Если сначала деньги выступали в качестве предпосылки капитала, в качестве его причины, то теперь они выступают как его следствие. В первом движении деньги проистекали из простого обращения; во втором движении они проистекают из процесса производства капитала. В первом движении деньги переходят в капитал; во втором движении они выступают как положенная самим капиталом предпосылка капитала и потому уже сами по себе положены как капитал, уже в самих себе содержат идеальное отношение к капиталу. Они уже не просто переходят в капитал, но в них, как в деньгах, уже положено то, что они могут быть превращены в капитал.

[б) Сохранение потребительной стоимости постоянного капитала посредством нового живого труда]

Итак, увеличение стоимостей есть результат самовозрастания капитала, причем это самовозрастание капитала в свою очередь может быть результатом абсолютного или относительного прибавочного времени: действительного увеличения абсолютного рабочего времени или увеличения относительного прибавочного времени, т. е. уменьшения той составной части рабочего дня, которая определена как рабочее время, необходимое для сохранения рабочей силы, определена как необходимый труд вообще.

Живое рабочее время воспроизводит только ту часть овеществленного рабочего времени (капитала), которая выступает в качестве эквивалента за право распоряжаться живой рабочей силой рабочего и которая поэтому, в качестве эквивалента, должна возместить овеществленное в этой рабочей силе рабочее время, т. е. возместить издержки производства живой рабочей силы, — другими словами, сохранить жизнь рабочего как рабочего. То, что живой труд производит сверх этого, является не воспроизводством, а новым созиданием, а именно — новым созиданием стоимости, так как это есть овеществление нового рабочего времени в какой-нибудь потребительной стоимости. То обстоятельство, что при этом одновременно оказывается сохраненным и содержащееся в сырье и орудии рабочее время, представляет собой результат не количества труда, а его качества как труда вообще; и это его всеобщее качество, которое не является особой квалификацией труда, не является специфически определенным трудом, а заключается в том, что труд как труд является трудом, — это качество труда не оплачивается особо, так как капитал купил

это качество при обмене с рабочим.

Однако эквивалент этого качества (этой специфической потребительной стоимости труда) измеряется просто тем количеством рабочего времени, которое произвело эту специфическую потребительную стоимость труда. Рабочий, применяя орудие в качестве орудия и изменяя форму сырья, прежде всего присоединяет к стоимости сырья и орудия такое количество нового труда, которое равно рабочему времени, содержащемуся в его собственной заработной плате; все, что рабочий добавляет сверх этого, представляет собой прибавочное рабочее время, прибавочную стоимость. Но вследствие простого отношения, заключающегося в том, что орудие используется в качестве орудия труда, а сырой материал становится сырым материалом труда, вследствие простого процесса, заключающегося в том, что сырой материал и орудие вступают в контакт с трудом, становятся его средством и предметом, а значит и опредмечиванием живого труда, моментами самого труда, — вследствие этого сырой материал и орудие сохраняются не по своей форме, а по своей субстанции; субстанцией же их, если рассматривать дело экономически, является овеществленное рабочее время. Овеществленное [в сыром материале и орудии] рабочее время перестает существовать в односторонней предметной форме, а потому перестает подвергаться разложению в качестве просто вещи, путем химических и т. п. процессов; перестает потому, что это овеществленное рабочее время выступает теперь как материальный способ существования — как средство и объект — живого труда.

Из просто овеществленного рабочего времени, в вещном бытии которого труд сохраняется уже только как нечто исчезнувшее, как внешняя, форма природной субстанции этого овеществленного рабочего времени, внешняя по отношению к самой этой субстанции (например, форма стола — по отношению к древесине или форма вала — по отношению к железу), как труд, существующий всего лишь во внешней форме вещественного, — из такого овеществленного рабочего времени развивается безразличие вещества по отношению к форме. Овеществленное рабочее время сохраняет эту свою форму не в силу какого-либо живого имманентного закона воспроизводства, подобно тому как, например, дерево сохраняет свою форму дерева (в качестве дерева древесина сохраняет себя в определенной форме потому, что эта форма есть форма древесины, тогда как форма стола случайна для древесины, не является формой, имманентной ее субстанции); форма существует здесь лишь как форма, внешняя по отношению к вещественному содержанию, или сама она существует только вещественно. Поэтому разрушение, которому подвержено вещество этой формы, разрушает также и его форму. Однако когда сырье и орудие выступают в качестве условий живого труда, они сами вновь оказываются одушевленными. Овеществленный труд перестает существовать в веществе как нечто мертвое в качестве внешней, безразличной формы, так как он сам снова выступает как момент живого труда, как отношение живого труда к самому себе в предметном материале, как предметность живого труда, как его средство и объект (предметные [вещественные] условия живого труда).

В результате того, что живой труд, осуществляясь в материале, тем самым изменяет сам этот материал, — изменение, которое определяется целью труда и его целесообразной деятельностью (и которое не сводится, как в мертвом предмете, к созданию формы, внешней веществу, к созданию всего лишь мимолетной видимости существования предмета), — в результате этого материал сохраняется в определенной форме, а изменение формы вещества подчиняется цели труда. Труд есть живой, преобразующий огонь; он есть бренность вещей, их временность, выступающая [III—41] как их формирование живым временем. В простом процессе производства — отвлекаясь от процесса увеличения стоимости — преходящий характер формы вещей используется для того, чтобы сделать их пригодными для потребления.

Когда хлопок превращается в пряжу, пряжа — в ткань, ткань — в набивную или гладкокрашеную ткань и т. п., а последняя, скажем, в платье, то 1) субстанция хлопка сохраняется во всех этих формах. (В химическом процессе, в регулировавшемся трудом обмене веществ, повсюду обменивались эквиваленты (природные) и т. д.) 2) Во всех этих последовательных процессах вещество принимало все более полезную форму, так как оно принимало форму, все более приспосабливавшую его к потреблению; пока в конце концов оно не приобрело такую форму, в которой оно может непосредственно стать предметом потребления, в которой, следовательно, потребление вещества и уничтожение его формы становятся человеческим потреблением, а само изменение вещества оказывается его непосредственным использованием. Во всех этих процессах вещество хлопка сохраняется; оно исчезает в одной форме потребительной стоимости, для того чтобы уступить место более высокой форме, пока не получится такой предмет, который служит предметом непосредственного потребления.

Однако тем, что хлопок превращен в пряжу, он поставлен в определенное отношение к последующему виду труда. Если этот последующий труд не наступил, то не только оказывается бесполезной приданная хлопку форма, иными словами, предшествующий труд не только не подкрепляется новым трудом, но оказывается испорченным и материал, так как хлопок в форме пряжи лишь постольку обладает потребительной стоимостью, поскольку он вновь подвергается обработке: он представляет собой потребительную стоимость только по отношению к тому употреблению, которое дает ему последующий труд. Переработанный в пряжу хлопок является потребительной стоимостью лишь в той мере, в какой его форма — форма пряжи — уничтожается, заменяясь формой ткани, между тем как хлопок в его бытии в качестве хлопка может иметь бесчисленное множество применений.