Собрание сочинений. Том 4
Шрифт:
Свердлов морщится, тянет Миронова за руку, усаживает на стул.
— Не надо, не надо, веди деловое собрание! — указывает на пустое место, откуда говорил матрос. — Твоя работа?!
Миронов готов резко ответить, но сдерживается:
— Голос масс… — говорит он уклончиво.
— Дай мне слово! — говорит Свердлов.
— Товарищи, слово имеет председатель ВЦИКа Яков Михайлович Свердлов, — объявляет Миронов.
Гремят аплодисменты.
— Подождите, подождите, товарищи, хлопать, — начинает Свердлов. — Может, то, что я скажу, вам совсем
Свердлов продолжает:
— Вот тут кто-то выступал от нижегородских пролетариев…
Матрос вскакивает с места и, хлопая себя по ляжке, где висит наган, вызывающе кричит:
— Я выступал от нижегородских пролетариев!
Матрос стоит и красуется. Ленька незаметно пробирается и садится позади матроса на стул.
Свердлов повелительно приказывает матросу:
— Сядьте!
Матрос моментально садится, но… место занято. Он оглядывается, видит сидящего Леньку, хочет поднять шум, но у Леньки и окружающих такой угрожающий вид, что он, пригибаясь, молча уходит в задние ряды.
Ленька торжествует.
Миронов раздраженно стучит по стакану.
Свердлов так же спокойно продолжает:
— И зря выступали! Никакой вы не нижегородец и не пролетарий. Я нижегородцев знаю. К сожалению, здесь их мало вижу. А насчет пролетариев, насколько мне память не изменяет, вы сами каялись у меня в кабинете, что на съезде вы были среди левых эсеров? И моряком вы тогда не были. Да на вашем жаргоне ни один уважающий себя моряк говорить не станет — фальшивка. Не моряк вы, не нижегородец и не пролетарий, так какого же чорта вы беретесь тут выступать от имени нашей партии?
Шум возмущения. Аплодисменты. Матрос украдкой выбирается из зала.
— Товарищи, Владимир Ильич Ленин учит нас так: «…все своеобразие переживаемого момента, вся трудность состоит в том, чтобы понять особенности перехода от главной задачи убеждения народа и военного подавления эксплуататоров к главной задаче управления… И это — самая благодарная задача, ибо лишь после ее решения… можно будет сказать, что Россия стала не только советской, но и социалистической республикой». Так мыслит Ленин. А ваш губком, во главе с Мироновым, мыслит давно уже не по-ленински. Вот почему вся политика управления в его руках является чуждой линии партии, чуждой советской Конституции, чуждой советскому закону, а поэтому мы здесь будем ставить вопрос о снятии Миронова и всего бюро губкома.
Шум в зале.
Миронов бледнеет. Рука, державшая карандаш, дрожит и мелкой дробью бьет карандашом по стакану. Зина, нахмурившись, быстро отодвигает стакан. Миронов, не в силах сдержать себя, поднимается и выходит. За ним выходит Зина.
Ленька не спускает глаз со Свердлова.
Свердлов заканчивает:
— И я уверен, товарищи,
Аплодисменты. Возгласы:
— Да здравствует товарищ Ленин!
Пустынный бульвар на берегу Волги. Ветер. Лужи. Обветшалые арки с лампочками.
Миронов, подняв воротник, быстро идет по бульвару; его сопровождают отголоски овации и аплодисментов.
Зина догоняет Миронова. Некоторое время они молча идут рядом. Наконец она мягко берет его под руку. Он не оборачивается, лишь машинально хлопает ее по руке.
Они молчат. Зина пробует заговорить:
— Костя… Я понимаю, что тебе сейчас очень тяжело… Слишком резко Яков выступил сегодня.
Миронов раздраженно перебивает ее:
— Яков — бурбон! Да, да, бурбон, самодур! Видите, он желает управлять… Возомнил себя государственным деятелем.
Зина гладит руку Миронова, она ищет слова, которые бы его не задели.
— Предположим, что Яков неправ, но… но, Костя, милый, прав ли ты, ты подумай.
Миронов резко выдергивает руку:
— Оставь свои дурацкие вопросы, Зина… — Он идет и бормочет почти про себя: — Нет… теперь только в армию. В армии мы поговорим по-другому…
Зина тихо возражает:
— Но тебя могут не пустить в армию…
Миронов яростно отвечает:
— Пусть попробуют! Меня потребует Троцкий… Поеду на Украину, там будет иной стиль работы…
Они опять идут молча. Миронов продолжает бормотать:
— Интересно все же, кто это наябедничал на меня Якову? Неужели Трофимов?.. А я, дурак, столько времени потратил, чтобы обтесать этого хама…
Зина не выдержала:
— Как не стыдно, Костя! При чем тут Трофимов?.. Трофимов преданный большевик…
Миронов опять перебивает ее:
— Преданный холуй! Я знаю, он был у Якова перед отъездом в армию… Он, наверное, шпионит за нами…
Зина вздрогнула.
— За нами? За кем это — за нами?
Миронов со сдержанной досадой:
— А ты не старайся понять все сразу, Зина. Когда придет время, я тебе сам все объясню. — Он даже берет ее под руку.
— Хорошо, Костя, ты требуешь от меня подчинения, я подчиняюсь тебе… Я хочу верить тебе… Но мне кажется за последнее время, что я вдруг оглохла, ослепла. Мне кажется, что ты о многом умалчиваешь, Костя.
Миронов закуривает папиросу и, то ли случайно, то ли нарочно, ничего не отвечает Зине. Они подходят к беседке, знакомой нам по ярмарочному гулянью. Переплет ее поломан, вместо скамьи торчат полусгнившие остатки, а от статуэтки амура осталось лишь некое облупленное подобие…
Миронов останавливается у обшарпанной колонны, он чиркает одну за другой спички, стараясь прикурить на ветру.
Зина входит в беседку. Перед ней волжский пейзаж, величественный даже в эту серую погоду.
Она говорит задумчиво: