Собрание сочинений. Том 4
Шрифт:
…Портрет Я. М. Свердлова в траурной рамке.
Руки кладут кипу газет с портретом Я. М. Свердлова на всю страницу газеты в траурной рамке.
У входа в вестибюль здания, в котором заседает VIII съезд РКП (б), на столе лежит кипа только что отпечатанных экземпляров «Правды». Над лестницей протянуто полотнище:
«ДА ЗДРАВСТВУЕТ VIII СЪЕЗД РОССИЙСКОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ (большевиков)»
Поднимаются по лестнице делегаты съезда, молча берут газеты. Входит чуть запыхавшаяся Зина. Задержалась около газет.
Ленька стоит на часах; рядом с ним кипа газет с траурным портретом Якова Михайловича. Зина отвернулась и пошла.
Среди делегатов идет Миронов. Он берет газету, останавливается.
К нему подходит товарищ Дзержинский:
— Вы очень хорошо сделали, что приехали сами, Миронов!
— Я не мог не приехать. Вместе с Яковом ушла лучшая часть моей молодости.
— Не лгите! — возмущен Дзержинский. — И не смейте оскорблять память человека, которого вы… Дайте оружие!
Миронов озирается и делает попытку уйти, но его окружают часовые. Дзержинский отбирает у Миронова оружие.
— Уведите! — приказывает он.
Часовые уводят Миронова.
На трибуну съезда взошел Ленин.
В президиуме партийного съезда Сталин, Молотов, Ворошилов, Дзержинский, Калинин.
Над президиумом в траурной рамке большой портрет Свердлова.
Ленька — в почетном карауле съезда.
В зале среди делегатов — Аким, доктор, Зина.
С трудом сдерживая волнение, говорит Ленин:
— Товарищи! Всем, кому приходилось, как приходилось мне, работать изо дня в день с тов. Свердловым, тем особенно ясно было, что только исключительный организаторский талант этого человека обеспечил нам то, чем мы до сих пор гордились и гордились с полным правом. Он обеспечивал нам полностью возможность дружной, целесообразной, действительно организованной работы, такой работы, которая бы была достойна организованных пролетарских масс и отвечала потребностям пролетарской революции, — той сплоченной организованной работы, без которой у нас не могло бы быть ни одного успеха, без которой мы не преодолели бы ни одной из тех неисчислимых трудностей, ни одного из тех тяжелых испытаний, через которые мы проходили до сих пор и через которые мы вынуждены проходить теперь…
Память о тов. Я. М. Свердлове будет служить не только вечным символом преданности революционера своему делу, будет служить не только образцом сочетания практической трезвости и практической умелости, полной связи с массами, с умением их направлять, — но будет служить и залогом того, что все более и более широкие массы пролетариев, руководясь этими примерами, пойдут вперед и вперед к полной победе всемирной коммунистической революции.
Встают делегаты съезда.
Встают члены президиума.
Вытягивается стоящий на часах Ленька.
И сквозь траурную тишину под купол круглого Кремлевского зала, который с тех пор зовется Свердловским, доносится бой кремлевских часов.
1939
Фергана
Киноповесть
Кишлак
Сам хозяин лежит на деревянной тахте, поставленной над арычком, и, опустив руку в воду, блаженно дремлет.
День пуска воды — это праздник.
Осман, сын Тохтасына, мальчик лет девяти-десяти, большой пиалой черпает воду из арыка и наполняет чайник.
Длинные черные нити играют на дне пиалы. Это черви.
Осман пропускает воду сквозь полу своей домашней рубахи, с отвращением сбрасывает с нее червей и ставит чайник на очаг.
Отец его Тохтасын блаженно слушает щебет воды.
— Нет и не будет большего счастья для узбека как слушать бегущую воду, — мечтательно говорит он, берет в руки гиджак и пальцами, с которых капает вода, проводит по тихим струнам.
Звуки струн, вливаясь в песню арыка, звучат мелодией особой нежности и остроты. На потертый палас выходит дочь Лола, тех же примерно лет, что и брат, и танцует перед старым отцом.
Тохтасын смотрит на нее. Он заплакал бы, если бы мог. Но слезы не даны старику.
— Пой, Лола, пой, танцуй! Все хорошо, дочка, когда есть вода.
Перебирая маленькими ножками, танцует на паласе Лола. Руки ее вторят ритму струящейся воды. И отец засыпает под танец, опустив кисть руки в маленький арычок.
Бесшумно скользит девочка в танце, чтобы не потревожить засыпающего отца.
Вот замерли звуки гиджака, вместе с ними воцарилась полная тишина. Перестал петь и арык. Внезапно застыла, переставши танцевать, и оробевшая Лола.
От внезапно наступившей тишины Тохтасын проснулся. Прислушался к тишине, взглянул на руку — она была суха.
Он внезапно сообразил, в чем дело. Как ужаленный, вскочил с деревянной тахты и бросился к калитке двора. Дочь и сын побежали за ним.
У головного арыка — базар воды. Широкой полосой движется вода головного арыка. В воздухе беспорядочный гул голосов.
Над арыком группа рьяно торгующих людей. В центре их, ласково улыбаясь, стоит благообразный толстяк, рядом с ним стражник. Кругом суетятся люди. Молодой, лет шестнадцати, практикант-ирригатор с удивлением смотрит на происходящее.
Расстелив халат и поставив на него дешевый будильник, бедняк выкрикивает, как торговец:
— Он беш минут, он беш минут! Пятнадцать минут!
Он продает свои пятнадцать минут воды.
Два подсевших к нему декханина ожесточенно торгуются за воду.
Какой-то декханин отмеряет на поле халата свою долю воды и засекает топором на ткани ее ширину.
Залезший в арык почти до пояса, он полой халата отмеряет ширину приобретенной доли арыка.
Мираб — делящий воду — вставляет ножи, разделяя ими поток воды.