Собрание сочинений. Том первый
Шрифт:
Как бы то ни было, Бранко Нушич был брошен в каталажку окружного суда, и одновременно с этим дома у него произвели обыск. Кто знает, как в Боснии горит земля под ногами, тот нисколько не удивится, что начальник крепостенки, гетман Краус, переведенный сюда за долги из Нижней Австрии, быстро разобрался, что дело это не столь простое, как может показаться на первый взгляд.
А посему он сделал все, что считал нужным; об остальном должна была позаботиться земская управа.
То, что перед ним предательская афера, было ему так же ясно, как
Того же мнения придерживался и окружной суд, который подверг Бранко Нушича предварительному заключению.
На первом же допросе Нушича произошло сенсационное разоблачение.
После перекрестного допроса Бранко Нушич признался, что двенадцать лет тому назад купил свою козу у Миливоя Нешковича.
Немедленно по телеграфу был отдан приказ арестовать Миливоя Нешковича в Црне Баре, столь же быстро приказ был приведен в исполнение, и уже на другой день окружной суд подверг Миливоя Нешковича трехчасовому допросу.
Сначала Нешкович даже слышать ни о чем не хотел, но потом вынужден был признаться: «Я сам покуплял (купил) козу от турчанки (у турчанки) Меджимы Чарапичевой, а опосля (потом) сторговал (продал) ее Бранко Нушичу».
Окружной судья потирал руки. Значит, он не ошибся. Выходит, здесь замешаны и магометане.
Тотчас же отбили телеграмму: «Арестовать турчанку Меджиму Чарапичеву в Раковицах».
Уже в тот же день вечером предстала перед судом эта страшная старуха.
На вопрос, сколько ей лет, она ответила, что сто.
После неудачного допроса старуха была препровождена в тюрьму, ибо она настаивала на том, что ничего не помнит.
И все-таки окружной судья не отчаивался. Хотя нить следствия здесь прерывалась, судья проявил находчивость — и ему удалось добиться нового сенсационного разоблачения.
Сомнений не оставалось, речь шла о широко разветвленном заговоре.
Как было выяснено следствием, у Миливоя Нешковича был двоюродный брат Янко Веселинович, проживающий в Жаркове, и этот самый Янко Веселинович приходился женихом Эвице Васичевой в Црне Трджаве, отец коей был близким другом Петара Милутиновича из деревни Цукварице, подписывавшегося на журнал «Оборона Сербии», выходящий в Сараеве, то есть на антиправительственный журнал.
Уже через два дня все они были за решеткой. Янко Веселиновича, Эвицу Васичеву, ее отца, Петара Милутиновича, а также — Бранко Нушича, Миливоя Нешковича и турчанку Меджиму Чарапичеву переправили из окружного суда в верховный земский суд Сараева, прихватив заодно и редактора «Обороны Сербии» (Срб Обран). Одновременно в Которе, то есть в Далмации, был арестован сын Петара Милутиновича, пятнадцатилетний гимназист.
Это было ужасно. Как видите, заговор распространился и на Далмацию.
Между тем окружной судья, проглядывая документы, касающиеся разбираемого дела, к своему удивлению, обнаружил, что отсутствует само основание для обвинения, то есть коза, принадлежавшая Бранко Нушичу.
И он предпринял все, что было в его силах.
Он обратился к гарнизону, расположенному над Црной Барой с призывом денно и нощно наблюдать границу и в случае, если коза решит вернуться из Сербии в Боснию, немедленно схватить ее и доставить в крепость.
Издав этот приказ, он еще раз изучил все документы, касающиеся этой аферы, — и его снова охватил ужас.
Он ясно увидел, что зашел уже слишком далеко. Но поскольку дело уже нельзя было исправить, не компрометируя себя, он решил дополнительно арестовать и средского начальника поселка Црна Бара, где проживала коза Бранко Нушича, а именно старосту Милковича, обвинив его в недобросовестном исполнении своих обязанностей. О каких именно обязанностях шла речь, признаться, не знал ни арестованный средской начальник, ни окружной судья.
А сейчас от окружного судьи вернемся обратно к ослу, который возит воду в крепостенку из колодца в Црной Баре.
В течение всего этого времени осел пребывал в угрюмости, как это бывает, когда терзают муки совести.
Солдаты обсуждали всю эту историю, не стесняясь присутствия умного осла и, главным образом, по-немецки, то есть на наиболее доступном ему языке, ибо ранее он жил среди немцев в Тироле.
Таким образом, он знал обо всей этой афере в подробностях и печально ревел, а когда проходил мимо ободранного деревца, посаженного в честь оккупации Боснии и Герцеговины, то всегда понуро опускал хвост и глаза его увлажнялись слезами.
А ведь раньше это был буйный, разудалый осел, который весело поводил большими ушами. Но сейчас он выглядел весьма убого.
Осел не стриг ушами, не прыгал и лишь лениво прохаживался по крепости.
А потом пришла комиссия.
Приехал окружной судья и господа из верховного земского суда в Сараеве.
Приехали с тем, чтобы осмотреть ободранное деревце. И тут осел, который понял, о чем пойдет речь, тоже присоединился к комиссии.
Он стоял у несчастного деревца, опустив голову и свесив хвост, а заодно и повесив уши. И только, услышав имя козы Бранко Нушича, стал внимательно прислушиваться.
И вдруг он пробился через почтенную комиссию, заревел и набросился на деревце, посаженное в честь оккупации.
И, прежде чем господа из комиссии успели опомниться, несчастный осел ободрал дочиста оставшиеся листочки и кору.
А потом, подняв хвост и победно вскинув уши, загикал могуче и радостно: «И-а, и-а, это был я!»
Это была исповедь несчастного осла, замученного угрызениями совести.
Но славная комиссия так и не приняла его исповеди.
Чем кончилось дело с арестованными — неизвестно, потому что о Герцеговине говорить нельзя, и о Боснии тоже не рекомендуется. Коза Бранко Нушича из Сербии еще не вернулась. И я думаю, что о ней тоже говорить запрещено.