Собрание сочинений.Том 5. Дар земли
Шрифт:
Мирошниченко засмеялся, присел рядом на большой брезент, раскатанный нефтяниками.
— Сие не от меня одного зависит, Зарифа Насибулловна, но постараемся… Будь моя воля, я для нужд нашего промыслового управления создал бы отдельный цех производства деталей. И то: потребности неограниченные, возможности колоссальные, а разворачиваемся в этом деле через пень колоду.
Семен Тризна опустился на колени возле накрытой уже на брезенте скатерти, заваливаясь на бок, и, пристраивая поудобнее длинные ноги, сказал:
— Я слышал, как студенты пели, глядя на факелы:
— Да, тяжело смотреть на эту дикую иллюминацию, но невозможно ведь решить все сразу, — с необычным для нее благодушием заметила Дина Ивановна, которой захотелось забыть о всех деловых неприятностях: не так уж часто удается выбраться дружной компанией на лоно природы. Конечно, пикник под пылающим факелом мало похож на отдых среди девственной природы, но разве не заслужили они права хоть немножко повеселиться? — Не зря, братцы, губили мы здесь свою жизнь молодую! — полушутя, но и торжественно произнесла она.
— Если бы мне вернули молодость и предложили выбрать любой путь, я снова пошел бы на поиски нефти, — сказал Груздев, тоже усаживаясь в круг. — Откровенно говоря, сначала тоскливо было, когда мне предложили заняться переработкой. Завод никак не манил, а теперь иногда чувствую себя чудотворцем. Ведь нефтехимия может создать такое, чего и не водилось в природе. И народ у нас в цехах поразительный. Потрясающей силы народ: смелый, цепкий, инициативный. С ними ничто не страшно. Поговоришь, посмотришь — и словно живой водой омоешься. Всю накипь с сердца снимает. Иногда мне просто жаль бюрократов, которые не видят величия и красоты дела, страдающего от их тупоумия!
— Да, химия воистину королева наук! — горячо подтвердил Мирошниченко. — Быть подданным такой королевы — счастье. Ведь она целый комплекс ведет за собой, даже биологию. Надо только представить себе, что все ткани живых организмов состоят из биологически активных полимеров!
Зарифа, внимательно посматривая на своего необычного по внешности соседа, весело усмехнулась, но с прорвавшимся задором обратилась не к нему, а к Груздеву:
— Может быть, вы, Алексей Матвеевич, научитесь выводить и живые существа в каких-нибудь инкубаторах?
— Не исключено. Для этого только нужно создать новые исходные вещества и найти новые приемы полимеризации, то есть соединения малых молекул в большие. Задача хотя и трудная, но вполне осуществимая.
— Ох, Алексей Матвеевич, какие скучные разговоры вы завели! — сказала Юлия, непринужденно возлежавшая возле раскинутой скатерти-самобранки.
— Отчего же скучные?
— Оттого, что я привыкла сознавать себя мыслящей личностью, а не цепочками полимеров.
— Если бы ты действительно это сознавала, то с большим уважением относилась бы к людям, да и к самой себе, — сказала Дина Ивановна. — А то вы с вашими модернами скоро опроститесь до нуля. Не в прежнем народническом смысле опроститесь, а так, чтобы и в нагой своей простоте стать над народом. Он ведь не признает бунтарства против
— Странное бунтарство, понимаешь! — возмутилась Зарифа, вставив в свою речь любимое словечко Яруллы. — Юбки носят нейлоновые, кружева перлоновые, а ходят босиком. И искусство хотят превратить в пустую шелуху, и отношения человеческие. Народ, конечно, не согласится, он еще не успел по-настоящему порадоваться на все красивое!
Юлия презрительно скривила ярко накрашенные губы: вот раскудахтались! А она ни на что не посягает. Очень-то нужно!
— Я только сказала: скучно!..
— Да в чем вы нашли скуку? — мягко спросил Груздев, радуясь присутствию Нади и потому стремясь внести умиротворение. — Биохимии принадлежит будущее и в области медицины, и в геронтологии — науке о продлении человеческой жизни. Что может быть интереснее этого?
— Переливать людей, как детали из пластмассы, вы не сможете.
— Зато медики смогут оздоровлять человека, восстанавливая химическое равновесие организма. Даже онкологи, самая консервативная каста, вдолбившая всем, что рак — это местное заболевание, и потому лечившая его только ножом да лучом, поняли наконец свое бессилие и потянулись к химиотерапии.
— Ну, теперь о раке! — заныла Юлия. — Нашли опять темочку для разговора! Только и слышишь везде: рак да рак!
Надя молчала, разговоры о болезнях ее тоже не волновали, а продление жизни? Хотя впереди у нее была настоящая космическая вечность, но разве не хочется и ей «лет до ста расти без старости»? И, само собой разумеется, без болезней! А Юлия все утрирует, и, пожалуй, нарочно, чтобы подразнить других. Если бы она хотела нагой простоты в жизни, разве она говорила бы так о своей любви к Ахмадше?
И кто может возразить, даже нарочно, против такой прелести, как нейлоновые юбки и нежнейшие кружева из перлона? Очень хорошо, что это будет доступно всем, не так, как прославленные драгоценные кружева прошлого, над которыми слепли поколения искусных кружевниц.
— Чтобы не выбрасывать сказочные богатства на ветер, надо сначала обустраивать промыслы, а потом приступать к добыче, — сказала Надя, взглянув на жадно бесновавшийся, гудевший над площадкой почти бездымный огонь: он горел и днем и ночью, и летом, и зимой уже в течение полутора десятка лет, как горели и сотни других факелов — действительно огненная сеть над всем «Вторым Баку», нефтедобыча которого уже в четыре раза перекрыла то, что давал Каспий. — Страшно становится от такого транжирства, Алексей Матвеевич.
— Не так просто все сразу обустроить, — ответил за Груздева Семен Тризна. — Стране нужна была большая нефть, поэтому мы бросили силы на ее добычу, а каучук и пластмассовое сырье из газа начнем делать сейчас, когда прочно стали на ноги.
— Не очень-то прочно стали, если собираетесь сокращать добычу нефти, — с ехидной усмешкой ввернула Юлия.
Тризна сразу надулся, сердито посмотрел на дочь, но она не смутилась, положила ногу на ногу и, обхватив колено руками, стала покачивать остроносой туфлей.