Собрание сочинений.Том 5. Дар земли
Шрифт:
Плита — на случай холодной погоды. Но весна нынче теплая, а дел у директора столько, что ему не хватает ни дня, ни ночи: захлестывают и в дни отдыха.
Зато кругом красота! Если посмотришь в окошко хоть из домика, хоть с застекленной веранды, то увидишь, как широким разливом идет река, и впечатление такое, будто находишься на пароходе. Сбежишь по трапу с открытой террасы, тоже на сваях, пристроенной к веранде вплотную под отвесом береговой кручи, зашуршат под ногами белый плитняк и ноздреватые куски известняка, и сразу — вода. Купание — прелесть!
«Наде
Купальщики из здешнего дома отдыха, веселые туристы, колхозницы у открытых прилавков, торгующие возле пристани всякой снедью, с любопытством посматривали на высокого сухопарого человека в узких серых брюках, с бородой, лежавшей веером над отворотами светло-синего пиджака.
— Американец, надо быть.
— Пижон, стиляга. Для моды, а не бедности ради напялил брюки от другого костюма.
— Фасон давит! Теперь так полагается.
— Да это наш главный! С комбинату, — солидно осведомлял новичков курносенький веснушчатый Витька, сын киномеханика из дома отдыха, что проглядывал нарядными корпусами из густой дубравы над обрывами берега.
Витька, целый день проводивший у реки с удочками, чувствовал, что главный, как и он, влюблен в здешние угодья и тоже не прочь поваляться на песке, порыбачить и покататься на лодке, но дела его заели. И значит, очень важные дела, если взрослый, вроде ни от кого не зависимый человек даже в выходной день не может посидеть у костра или на охоту съездить, как другие береговые жители. Уже за одно то, что главный облюбовал под жилье бывшую лодочную станцию, Витька уважал его. Уважал и сочувствовал.
Кама-то вот она, серебристо-голубая под утренним небом: течет себе, чуть морщась от прохладного ветерка. До чего же хорошо!
Однако и в этот ранний час свидания с Камой, радуясь приезду дочери, Дронов не забывал о проектах и сметах, о подрядчиках, инженерах, сварщиках, монтажниках и такелажниках. Скорее бы унялась истрепавшая всех лихорадка строительства, скорее бы войти в готовые цехи!
«А Надюша застряла в Скворцах, даже не позвонила вчера. Совсем это на нее не похоже».
И Дронов тоже повел себя необычно: велел шоферу ехать за Надей в Скворцы, а сам вернулся обратно, к даче.
— Что это тебя надоумило? — скорее по привычке сетовать на любые помехи, чем с досадой, проворчал Витька, поглядывая с мостков на подходившего главного. — Купаться вздумал? А мне из-за тебя на другое место прикажешь перебираться? Ясно: будешь тут бултыхаться да рыбу пугать!
Дронов уже шел по мосткам в одних трусах; забавно топорщилась над голой грудью окладистая борода. Ребра — пересчитать можно, но здоровенные, точно кованые обручи. Мальчик все-таки не ушел с облюбованного места, только подвинулся на край: неплохо, пожалуй, завести знакомство с главным на короткую ногу. Витька не подхалим, но человеческие слабости ему вовсе не чужды, а у товарища машина есть, моторка большая, и даже катер двухкаютный частенько бывает в его распоряжении.
Однако вступать в разговоры, когда Дронов
Понаблюдав за клевом, Дронов улучает минуту, когда рыбак меняет наживку, и сам, точно щука, врезается в медленно идущую, темную на глубине воду.
Мальчишка, разиня рот, глядит на то место, где исчез пловец. Нет и нет его: забило, поди, нос и глотку бородой, задохнулся главный и царапает теперь дно где-нибудь за пристанью… Но тревога на лице Витьки сменяется радостной усмешкой: темная голова (словно шапку во рту держит) наконец-то вынырнула. Далеко проскочил! У Витьки хватает силенок домахать саженками туда и обратно почти до середины Камы, однако нырять так он еще не наловчился.
…Чьи-то руки сжали локти парнишки. Он обернулся, задирая облупленный от загара нос. Из дома отдыха, что ли? В белом платье, кудрявые волосы, как солнце, светятся. На шее ниточка красных, мелких, тесно нанизанных бус.
— Кто такая?..
— Надя. А ты?
— Я киномехаников сын. Витька.
Он высвободил локоть и, отодвинувшись — не любил «барышень», начал деловито наживлять удочку червяком.
Надя села на мостки, обхватив колени бронзово-загорелыми руками, зорко всмотрелась в голубой простор реки.
Мальчик недовольно косился на нее серым в белых ресничках глазом: ходят тут, только рыбу пугают!
У него выгоревший до седины чуб, под засученными выше колен штанами сухие, как у зайца, почти черные ноги с торчащими лодыжками, а лицо ничего — кругленькое, миловидное.
— Не сердись! — со сразу возникшей симпатией сказала Надя, почувствовав его недовольство. — Здесь места много, всем хватит. Замечательную площадку выбрали для новостройки: лес, река такая и дом отдыха, да еще остров…
— На что вам остров? Мы там сено косим.
— Кто это вы?
— Мой папанька… и другие тоже. Через Каму на лодке возим. Здорово это — лежать наверху на сене. Лодки не видать, будто копна сама плывет и весла откуда-то мах-мах… Аж страшно. Особливо когда на волну попадешь.
Помолчали. Потом Надя сказала шутливо-задумчиво:
— Мой папанька тоже вон там, на острове…
— Это главный-то? Зачем он бороду отрастил? Вроде пират морской. — Витька посмотрел: не обиделась ли? Нет, ничего, улыбается.
«Красивенькая!» — отметил про себя и начал насвистывать с независимым видом.
То ли привлеченный этим свистом, то ли выполняя долг службы — пора уже, выспался, — на мостки пожаловал крупный белый щенок на высоких лапах. Помахивая длиннющим хвостом, он ткнулся холодным носом в руку Нади, подошел к Витьке и остановился выжидающе, щуря глаза; между губой и ноздрями у него рыжела бородавка.
— Каштан, — отрекомендовал его Витька, по-хозяйски потрепав гладкую шею собачонки. — Он еще совсем глупый. Старший брат на цепи сидит. Никого к дому не подпустит. А когда сорвется, то… ничего, веселый, играет вместе с Каштанчиком.