Собрание сочинений

Бродский Иосиф Александрович

пока рисует подоконникна желтых краешках газетнепопулярный треугольниклюбви, обыденности, бед,и лишь Нева неугомоннок заливу гонит облака,дворцы, прохожих и колонныи горький вымысел стиха.

Глава 16

По сопкам сызнова, по сопкам,и радиометр трещит,и поднимает невысоконас на себе Алданский щит.На нем и с ним. Мои

резоны,как ваши рифмы, на виду,таков наш хлеб: ходьба сезона,четыре месяца в году. По сопкам сызнова, по склонам,тайга, кружащая вокруг,не зеленей твоих вагонов,экспресс Хабаровск – Петербург.Вот характерный строй метафорлюдей, бредущих по тайге,о, база, лагерь или табор,и ходит смерть невдалеке.Алеко, господи, Алеко,ты только выберись живым.Алдан, двадцатое столетье,хвала сезонам полевым.

Глава 17

Прости волнение и горечьв моих словах, прости меня,я не участник ваших сборищ,и, как всегда, день ото дняя буду чувствовать иноеволненье, горечь, но не ту.Овладевающее мноюзимой в Таврическом садупинает снег и видит – листья,четыре времени в году,четыре времени для жизни,а только гибнешь на летув каком-то пятом измереньи,растает снег, не долетев,в каком-то странном изумленьиполя умолкнут, опустев, утихнут уличные звуки,настанет Пауза, а ятвержу на лестнице от скуки:прости меня, любовь моя.

Глава 18

Трещала печь, героя пальцыопять лежали на окне,обои «Северные Альпы»,портрет прабабки на стене,в трельяж и в зеркало второевсмотритесь пристальней, и выувидите портрет герояна фоне мчащейся Невы,внимать желаниям нетвердыми все быстрей, и все быстрейсебе наматывать на горловсе ожерелье фонарей, о, в этой комнате наскучит,герой угрюмо повторял,и за стеной худую участь,бренча, утраивал рояль,да, в этой комнате усталойиз-за дверей лови, ловивсе эти юные ударыпо нелюбви, по нелюбви.

Глава 19

Апрель, апрель, беги и кашляй,роняй себя из теплых рук,над Петропавловскою башнейсмыкает время узкий круг,нет, нет. Останется хоть что-то,хотя бы ты, апрельский свет,хотя бы ты, моя работа.Ни пяди нет, ни пяди нет, ни

пяди нет и нету цели,движенье вбок, чего скрывать,и так оно на самом деле,и как звучит оно – плевать.Один – Таврическим ли садом,один – по Пестеля домой,один – башкой, руками, задом,ногами. Стенка. Боже мой.Такси, собор. Не понимаю.Дом офицеров, майский бал.Отпой себя в начале мая,куда я, Господи, попал.

Глава 20

Так остановишься в испугена незеленых островах,так остаешься в Петербургена государственных правах,нет, на словах, словах романа,а не ногами на травеи на асфальте – из карманадостанешь жизнь в любой главе.И, может быть, живут герои,идут по улицам твоим,и облака над головоюплывя им говорят: Творимодной рукою человека,хотя бы так, в карандаше,хотя б на день, как на три века,великий мир в его душе.

Часть III. Свет

Глава 21 (Романс)

Весна, весна, приходят людик пустой реке, шумит гранит,течет река, кого ты судишь,скажи, кто прав, река твердит,гудит буксир за Летним садом,скрипит асфальт, шумит трава,каналов блеск и плеск канавок,и все одна, одна строфа:течет Нева к пустому лету,кружа мосты с тоски, с тоски,пройдешь и ты, и без ответаоставишь ты вопрос реки, каналов плеск и треск канатов,и жизнь моя полна, полна,пустых домов, мостов горбатых,разжатых рек волна темна,разжатых рек, квартир и поля,такси скользят, глаза скользят,разжатых рук любви и горя,разжатых рук, путей назад.

Глава 22

Отъезд. Вот памятник неровныйлюбови, памятник себе,вокзал, я брошенный любовник,я твой с колесами в судьбе. Скажи, куда я выезжаюиз этих плачущихся лет,мелькнет в окне страна чужая,махнет деревьями вослед.Река, и памятник, и крепость -все видишь сызнова во сне,и по Морской летит троллейбусс любовью в запертом окне.И нет на родину возврата,одни страдания верны,за петербургские оградыобиды как-нибудь верни.Ты все раздашь на зимних скамьяхпо незнакомым городами скормишь собранные камнилетейским жадным воробьям.