Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый

Ларри Ян Леопольдович

Из кукурузы метнулась тень, прилипла к мокрому забору и перенеслась к двери. Два пальца осторожно стукнули в дверь, тень притаилась. Так же осторожно скрипнули петли. В приоткрытую дверь высунулась голова старухи Олтяну. Она тихонько испуганно вскрикнула и зашептала:

— Уходи, уходи, сынок… уходи быстрее. У нас плутоньер и с ним двое гоцев… Пьяные всё… Все вино наше выпили. Уходи, а то хуже будет.

Тень метнулась обратно в кукурузу. Дрожащим голосом Олтяну позвал парней. Навстречу ему выбежали несколько человек.

— Хлопцы, у нас

сам плутоньер сидит.

— Один?

— С ним еще двое гоцев… Все наше вино выпили. Теперь они, наверное, совсем пьяные…

— Ну?

Олтяну помолчал и зашептал снова:

— У твоего отца, Негойц, они сделали настоящую руину, у тебя, Бачу, украли полотно, у тебя, Греч, все вино на пол вылили… Ну? В сушильне есть топор и лопаты, есть сапы и ножи… Ну?

И никто не ответил молодому Олтяну на его слова. Юноши бросились в сарай и пропали в дверях.

…Домнуле Стадзило делился впечатлениями с гоцами.

— Хорошее вино у собаки. Видимо лет двадцать стояло без дела… Сколько лет этому вину? Эй, тебя спрашивают — оглох, что ли?

Старик покорно подошел.

— Уж и не помню, домнуле… еще отец мой поставил, во время свадьбы нашей со старухой… Давно, домнуле, поставил, еще тогда, когда в последний раз плясал по-молодому.

Плутоньер икнул и вытаращил на старика мутные глаза:

— А теперь что же… Уже не танцуешь?

Жандармы захохотали.

— Черт побери… А я хотел бы увидеть, как этот лысый будет танцевать!

— А вот он сейчас нам покажет. А ну-ка, старый стервец, подвигай ногами, да покажи, как танцевали раньше молодые.

Олтяну качнул головой и показал пальцами на свою сухую грудь.

— Не танцую я… Легкие вот болят — испортил на работе. Когда хожу, и то трудно дышать.

Один из гоцев повернулся к плутоньеру:

— Может лысому стакан вина поднести, чтобы повеселел?

— Ого, с чего бы это? Как будто он что-то во вкусе понимает. А ну, танцуй, лысый! Ну?

Олтяну принялся просить, чтобы его освободили от этого. Он дрожащим голосом говорил о своей старости.

Плутоньер покраснел.

— Пляши, сукин сын!

— Сам танцуй, собака-гоц!

— Кто это?

Плутоньер повернул голову и увидел разгневанное лицо молодого Олтяну и других парней, выглядывающих из-за его спины.

Олтяну быстро подошел к плутоньеру.

— Вот сейчас мы посмотрим, как собаки-плутоньеры танцуют.

Он выхватил из-под полы топор и безумно воскликнул.

— Танцуй!

Треснула плутоньерская голова и топор погрузился в мозг.

…Утром на перепутье были найдены трупы плутоньера Стадзило и с ним еще двух гоцев.

В полдень по проводам в соседний город летела тревожная депеша. Втиснутое в тонкую проволоку ночное событие растеклось точками и черточками Морзе по всем крупным городам Румынии и настороженно откликнулась на это сигуранца.

Сердце треснуло

Вечером село Уникитешты запылало со всех концов. Красные языки, дрожа, начали

лизать темное небо, и густой дым столбами повалил вверх. Тогда же в деревню влетел карательный отряд румынской конницы. Пьяные солдаты бросились во все стороны, рассыпались по селу, словно борзые, что неслись за зайцами. Затарахтели выстрелы из ружей и воздух разорвали дикие женские вопли.

Солдаты вбегали в дома, били ружьями окна, ломали, уничтожали все, что попадалось им в руки, пьянея от огня и женских криков. Солдаты, превратившиеся в зверей, хватали женщин, оголяли их, лезли жадными руками под юбки, клали на скамью и тут же, перед глазами всей семьи наваливались, хрипя, с горящими глазами.

…Солдаты пьянствовали до вечера. Унесли все вино и пили, распевая пьяные песни, пьяные от издевательств над людьми. И ночью, когда солдаты уже перепились и выкрикивали что-то дикое, а патрули носились по улицам на взбесившихся конях, приказывая гасить свет в тех домах, что не сгорели, по садам прятались тучи крестьян, сжимая в руках топоры, сапки, тяжелые лопаты, оглобли и ножи. Ощетинившимися оглоблями и топорами, тучами обступили село плугурулы.

Пока румыны «устанавливали порядок» в селе, молодые парни успели объехать соседние села, сообщив другим молодым людям о том, что творится в Уникитештах, с просьбой прийти помочь всеми силами, чтобы отомстить за эту обиду. Упрашивать пришлось недолго. Налоги, грабежи, драки, расстрелы, поджоги домов, штрафы, контрибуции — за все это крестьяне давно собирались отомстить, глубоко пряча глухую злобу. Ночью в Уникитештах собрались вооруженные плугурулы и о чем-то задумались. До полуночи слышны были только пьяные солдатские песни и топот лошадей часовых. Люди лежали на земле, до полуночи слушая крики и топот лошадей, а в полночь молча встали, и молча, переливаясь живыми волнами через плетни, каменные заборы, сады и огороды, пошли к сигуранце.

Перед освещенными окнами остановились. Кто-то спросил.

— Ну?

Старый дед, стиснув зубы, перекрестился и решительно пошел к крыльцу.

— Господи благослови.

Жандарм возгласом хотел остановить старика. Но тот подошел к самому крыльцу и оказался перед толстым жандармом. Пьяным голосом жандарм строго спросил:

— Чего тебе надо?

Дед подошел вплотную, перекрестился, медленно достал из кармана рваных полотняных штанов садовый нож и коротко взмахнув рукой, вонзил его в жандармскую глотку по самую рукоять. Жандарм тяжело упал на крыльцо.

— Господи, прости меня грешного, — спокойно сказал дед и, по-хозяйски вытерев нож о штаны, крикнул.

— Ну, идите!

Идя с толпой, повалившей ему навстречу, говорил:

— Одного только и смог уложить… А больше, хоть убей — не могу. Петуха боюсь зарезать, не то, что гоца.

Но его никто не слышал. С дикими криками толпа влетела в сигуранцу, избивая палками вскакивавших сонных и пьяных жандармов. Гоцы, выбивая окна, бросились выскакивать во двор, но там их уже ждали топоры и ножи.