Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый
Шрифт:
Нас встречают подначиваньем:
— Клопы не тревожили?
— Чего во сне видели?
Мы ругаемся и начинаем так зевать, будто три ночи не спали. Потом растворяемся в черной толпе. Завертывая из протянутых кисетов цигарки, мы равнодушно говорим:
— В час управимся с ними?
— Да, надо быть, больше не проканителимся.
— Спать чертовски хочется!
— Выспишься! Ночь велика!
Мы идем по темным, глухим улицам. Тьма — хоть
— Вот бы поймать такую сволочь, — говорит недовольный голос, — и чего адиеты патроны зря тратят?
— Выловить бы этих субчиков!
На площади перед церковью останавливаемся. Акулов кричит в темноте:
— Красногвардейцы, ко мне!
Мы проталкиваемся вперед. Акулов светит электрическим фонариком.
— Сюда, товарищи! Стой!.. Все здесь?
— Все!
— Зарядите винтовки четырьмя патронами! Курки спустить!
Мы заряжаем винтовки, задрав штыки высоко вверх. Акулов говорит:
— Мы заходим во двор семинарии. С главного хода войдет отряд левых эсеров. Отряд рабочих останется на площади. Будет задерживать убегающих. Идти без шума, не галдеть, винтовки прижимай к себе… За мной!
По два в рад мы бесшумно переходим площадь, перелезаем через забор и попадаем в темный сад. В глубине сада под желтым колоколом света мы видим у поленницы часового. Подняв воротник, он стоит к нам спиной. Акулов дергает за рукав кочегара Маслова и моего отца.
— Остальным стоять! — шипит Акулов, затем, подталкивая отца и Маслова, исчезает в тени.
Проходит несколько томительных минут. Наконец мы видим, как перед часовым внезапно вырастают три темных фигуры. Мы слышим глухой удар. Часовой оседает мешком. Нам машут руками. Мы бежим к выходу.
— Возьмите его! — показывает маузером Акулов на часового.
Мы кидаемся к часовому. Перминов берет его под мышки и ставит на ноги. Часовой — молодой парень — мотает головой. Лицо у него в крови. Волосы свисают на глаза.
— Эй, «Всех скорбящих», — командует Перминов, — постереги его здесь!
— За мной! — шопотом говорит Акулов.
Мы входим в полуосвещенный подъезд и по лестнице поднимаемся вверх. Акулов останавливает нас знаком. Отогнув рукав, он смотрит на ручные часы.
— Три минуты ждать!
Мы подтягиваемся.
— Т-ш-ш!
Затаив дыханье, мы стоим на лестнице. Свет, льющийся через стеклянные двери, освещает наши настороженные лица. До нашего слуха доносится храп и сонное бормотанье.
— Спят!
— Т-ш-ш.
Акулов смотрит на часы, затем поднимает маузер вверх.
— Ногами не топать!
На носках мы поднимаемся к дверям. Акулов открывает
Мы попадаем в полутемный коридор.
Дневальный спит, сидя на табуретке. Акулов хватает нас за рукава. Глазами показывает на дневального. Я и Волков подбегаем к дневальному и выдергиваем у него из рук бомбу.
— Не балуй! — мычит дневальный.
Волков тычет ему бомбу в зубы:
— Замри!
Дневальный глядит на нас красными похмельными глазами. Но, очевидно, ничего не понимает.
— Не дыши!
Волков остается у дневального, я бегу к Акулову.
— Осмотри классы по коридору, да смотри, без шума. Я бегу по коридору, заглядывая через стеклянные двери в пустые классы. В конце коридора останавливаюсь. Сдернув фуражку с головы, размахиваю по сторонам. Возвращаюсь обратно. Красногвардейцы стоят толпой около больших и темных стеклянных дверей, откуда все еще доносится храп. Акулов опять смотрит на часы и сквозь зубы ругается.
— Сволота! Так и знал, что подведут.
Он подзывает меня и говорит:
— Смотайся на площадь быстренько. Скажи рабочим: подвели нас эсеры. Не явились. Пускай человек двадцать оставят, остальных — сюда. Винтовки не бери. Отдай кому-нибудь.
Я спускаюсь по лестнице. Внизу сидит «Всех скорбящих», уперев штык в спину часового.
— Взяли? — тихо спрашивает монах.
— Взяли!
— А ты куда?
— Приду сейчас! Сиди!
Возвращаюсь обратно с отрядом рабочих. Монах сидит в той же позе.
— Готов, что ли?
— Т-ш-ш-ш!
Акулов встречает меня руганью:
— За смертью тебя посылать.
И шипит через мою голову:
— Как открою дверь — идите без шума вдоль левой стены. Не зацепите за винтовки. Свет зажгу — берите на изготовку.
Предосторожности оказались излишними. Перепившийся отряд спал, что называется, без задних ног. Никто не слышал, как мы вошли, как выстроились в большом актовом зале вдоль стен, и даже когда вверху вспыхнула огнями большая люстра, никто не пошевелился.
В причудливых позах спали вповалку отрядники. Весь пол был густо покрыт телами. Тяжелый винный перегар смешался с крепким духом пота и прелых портянок.
— Вставай! — гаркнул Акулов.
Несколько человек вскочили, как встрепанные.
— Браа-атва! — завизжал черный взлохмаченный парень и закрутился волчком.
Мы вскинули винтовки, щелкнули затворами.
— Сиде-еть! На ноги не подниматься!
Матюгаясь и в Бога и в святых, отрядники приподнимали головы, недоумевающе рассматривая нас красными от сна глазами.