Собрание стихотворений и поэм
Шрифт:
И как от речки спозаранку, До петухов успевши встать, Кувшин с водой несет горянка, Лицом похожая на мать.
Прозрачны прошлого картины… А настоящее впотьмах, Где цепких мыслей паутина Способна враз свести с ума.
Воюют чувства в сердце львином И на две части рвут его: В одной — российская равнина. В другой — Гуниб и Ахульго.
Там, в прошлом — подвиги и слава На перекрестке двух Койсу. А здесь — великая держава, Творящая неправый суд.
Там — горсть родной земли и воли В кольце штыков и черных дул.
… И вдруг Шамиль расхохотался: Он вспомнил странного орла, Что на штандарте развевался, Для схватки распластав крыла.
Как будто бы двуглавый хищник Напоминал ему без слов: Мол, у меня не две, а тыщи Некоронованных голов.
Имам насупился угрюмо, Глаз не смыкая до утра, Он черные, как четки, думы Взволнованно перебирал.
В Медине путь закончив долгий, Он понял вдруг, от бед устав, Что реки горные и Волга Впадают в Каспий неспроста. Сказание о русском докторе
Говорят: в боевые былые года, Что овеяны славою предков, На высоком холме у аула Салта1 Был Шамиль ранен пулею меткой.
Застонал он от боли, надеясь, что стон В жаркой схватке, как выстрел, утонет… Но стремглав окружили имама пять жен, Как пять пальцев на сжатой ладони.
Говорят: прикрывая платками уста, Причитали они бестолково И послали мюридов во вражеский стан Пригласить самого Пирогова.
Через час знаменитый хирург к Шамилю Подошел торопливой походкой И негромко сказал: — Я его исцелю, — инструмент доставая походный.
Говорят: истекающий кровью имам Вдруг очнулся и выкрикнул сипло: — Я себя, как барана, вам резать не дам, Есть во мне еще прежняя сила!
Стиснув рану кровавую левой рукой, Сжал он в правой дамасскую саблю И с гортанными криками ринулся в бой, Мстя за каждую горскую саклю.
Говорят, что полдюжины ран штыковых Получил он в бою этом снова… И опять снарядили джигитов лихих В русский лагерь искать Пирогова.
Славный лекарь, явившись и на этот раз, Разложил инструмент под чинарой. Он имама от верной погибели спас, Чем ужасно разгневал сардара.
Говорят: Пирогов не рубил сгоряча, Но ответил вельможе достойно, Что считает он истинным долгом врача Ненавидеть кровавые войны.
— Пуля дура, — сказал он, — и ей наплевать Православный ты иль мусульманин, Как на то, где от крика зайдется вдова, В Ашильте или, скажем, в Рязани.
Говорят, что от крови ржавела земля Под простреленным стягом пророка, Что не раз из беды выручал Шамиля. Появлявшийся вовремя доктор.
Много в жизни видавший, он был поражен, Как собрав ослабевшую волю, Горделивый имам в окружении жен Не стонал, а смеялся от боли.
Говорят, что однажды спросили его, Как терпеть ему боль удается?.. Под безжалостным лезвием он отчего Не кричит, не мычит, а смеется?
Тут Шамиль на столпившихся жен указал — И разгадка простой оказалась: Ни горячий свинец, ни каленый кинжал Не страшнее,
Говорят, коль мужчина, вскочив на коня, Принимает нагайку от милой, Он летит в смертный бой, удилами звеня, Богатырскую чувствуя силу.
Потому-то аварское наше плато Не слыхало ни жалоб, ни стонов, Что с мюридами рядом, накинув чохто2, Воевали их верные жены.
Говорят, если вырвется вдруг из груди Стон случайный, как дерево с корнем, То горянка вовеки его не простит, Хоть и кажется с виду покорной.
… Я согласен с поверием этим вполне, Ибо в том, что и сам я по кругу До сих пор, стиснув зубы, скачу на коне, Есть упрямой аварки заслуга. Чаша жизни
Она из Чоха, из Ругуджа – он: Поэт Эльдарилав – глашатай страсти. И словно красный сокол на запястье, Вскормлен глагол, что к милой обращен.
Но знатная у девушки родня И здравствует восточная манера: Отцу невесты сваты офицера В дар привели арабского коня.
Клыкам подобны скалы с двух сторон, Чох расположен, словно в волчьей пасти. Поэт Эльдарилав – глашатай страсти К возлюбленной на свадьбу приглашен.
Ответить бы отказом, но тогда Противники сочтут за трусость это. «Эй, виночерпий! Чашу для поэта Скорей наполни!» – крикнул тамада.
«Отравлено вино – не пей вина», – Как смерть бледна, знак подала невеста, Но за нее, не двинувшийся с места, Он гордо чашу осушил до дна.
Вольны враги решить его удел, Зато у них над словом нету власти. Поэт Эльдарилав – глашатай страсти, Держа кумуз, в последний раз запел.
И видел он: темнеет вышина, Горит звезда, как рана в ней сквозная… Пью чашу жизни я, того не зная, Что, может быть, отравлена она. Четырехпалая рука
Из Хунзаха родом он – Доблестный Ахбердилав, Имя чье, как сабли звон, Благозвучно для вершин.
На устах молвы оно, А молвы уста не льстят, Переправилось давно Через горные хребты.
И наиба своего, Есть свидетельства о том, В битвах, как ни одного, Неспроста ценил Шамиль.
Помнятся его слова, Что лихой Ахбердилав В клетке ребер – сердце льва Носит с молодых годов.
И сардар, как офицер, В русском штабе говорил: «Храбрости подать пример Может нам Ахбердилав».
Сталь дамасского клинка Обнажал он под Дарго, И была его рука В боевой влита эфес.
Сабельный зажечь сполох Всякий раз могла в бою Не пяти, а четырех- Палая его рука.
Помнят Терек и Моздок И леса Большой Чечни, Как – прославленный ездок – Он мюридов возглавлял.
В схватке над Валериком Скакуна метнул в намет Горец с поднятым клинком, Чтоб поручика сразить.
Путь отчаянный ему Крупом своего коня, Сам не зная почему, Преградил Ахбердилав.
А потом хабар прошел, Что спасенный офицер На счету опальным, мол, Был у белого царя.
И в Хунзахе и в Чечне Не забыт Ахбердилав. И о том услышать мне Довелось от стариков,