Собрание стихотворений и поэм

Гамзатов Расул Гамзатович

Счет вели часы. И ночь густела. В дверь гляжу, открытую слегка… На руке отцовской пожелтевшей – Сморщенная мамина рука.

Я поверил: всех сильней на свете Смерть – Она способна оторвать Друг от друга тех, кто полстолетья Об руку прошли, – отца и мать!

А часы минуту за минутой Медленно роняли в черноту… Тихо притворил я дверь, как будто Опустил могильную плиту.

Я расслышал слово расставанья. – Хандулай, – отец привстал слегка, Близится конец повествованья, Пишется последняя строка.

В голосе отца и боль и жалость. – Хандулай,

не избежать судьбы. Показалось мне, что поломалось Средь дороги колесо арбы.

Средь дороги?! Кончились дороги! Пресеклись пути любви, забот… Что в итоге? Подведем итоги, Прожитых годов окончен счет.

…Дверь внезапно подалась скрипуче: Растворилась тихо. Это мать В старом платье, черном, точно туча, Вышла, шепчет что-то… Не понять…

Вижу, лоб ее покрылся потом, Плачет мама, муки не тая… – Подойди к отцу. Тебя зовет он… – Меркнет лампа. – Папа, это я…

– Ты, сынок? – Чуть приоткрылись веки, Взгляд чуть-чуть зажегся – и погас. Эту ночь мне не забыть вовеки. – Вот и наступил прощанья час.

Смерти угодил я под копыта, Видно, в стремя встал не с той ноги. Душу дома, маму, береги ты; Слышишь, сын мой, маму береги!

И замолк навек. Отца не стало… Но звучаньем прерванной строки Все кругом гудело, рокотало, Повторяло: – Маму береги!

Хлынул дождь – и все в горах намокло, Разбежались по воде круги… Слышу: через крышу, через стекла Молят капли: – Маму береги!

Слышу: листья шепчут за стеною: «Мама, – это дерево родное!» Голосом отца твердит земля: «Мать – весь мир, и рощи, и поля».

Яростно бушует непогода, В черном небе не видать ни зги… Грохот грома – голос твой, природа, Просит каждый час любого года: «Душу мира, маму, береги!»

Мать теперь одна. Остались маме Лишь воспоминанья да печаль. Горлица с подбитыми крылами, Черную надела мама шаль.

2

ЧЕРНАЯ ШАЛЬ ГОРЯНОК

Мама, и ты в свой час черную шаль надела, Шаль, у которой концы от горьких слез солоны, Кос молодых черноту укутала тканью белой, Черной прикрыть пришлось белый блеск седины. Точно волокна туч, точно дымов волокна Сбросил на белый снег буйного ветра порыв, Словно бы лампы свет, льющийся тихо в окна, Злой потушили рукой, наглухо ставни закрыв, Черная, черная шаль, древняя шаль горянок! Вас, отошедших в вечность, длящийся век наказ. Нет у ней бахромы, вышивок нет багряных… Носят ее живые – значит, помнят о вас!..

Движутся черные тени Весны, осени, зимы. Длится, не убывая, Траурный их черед.

И – мне теперь сдается – Колокол Хиросимы, Колокол поминальный, Он и над ними поет.

Движутся черные шали. Все же их что-то много!.. Слышится мне над ними Мерный, тяжелый звон.

Словно гора Ахульго Все еще бьет тревогу И насыщает воздух Музыкой похорон.

Черная горская шаль, с детства ты мне известна, Издавна почитаю тихую скорбь твою. Песни твоей печаль, хотя она бессловесна, Я до конца понимаю, вместе с тобой пою.

Песня черной

шали

Я – черная шаль, И черна потому, Что ныне печаль У кого-то в дому.

Средь ночи беззвездной, Средь белого дня Нет в мире покрова Печальней меня.

Я – черная туча Над вешней долиной, Воронье перо На груди голубиной.

Гроза, что затмила Сияющий день, Загубленной радости Черная тень.

Я – черная шаль, Я черна оттого, Что носит сиротство меня И вдовство.

В сердцах матерей Я живу неустанно. В груди дочерей Я – как черная рана.

Черна, как печаль, Моя чернота. Я – черная шаль, Я – поминок фата.

Я горе храню Под своей чернотой, Меня надевают Полночной порой.

Меня не снимают Средь белого дня. Нет в мире покрова Печальней меня.

3

МОЯ БЕСЕДА С ЧЕРНОЙ ШАЛЬЮ

– Скажи мне, всегда ли ты черной была? Быть может, когда-то была ты бела?

– Как пена морская, была я бела, Как белые чайки, по сини плыла, Как чайки, что, пены коснувшись слегка, Уносят ее белизну в облака.

Была белопенной, молочной такой, Когда твоя мама была молодой. Когда ей поднес луговые цветы Отец твой… И был он моложе, чем ты,

Подтянутей, строже по стати и сути. Учился отец твой не в Литинституте, И много трудней, чем живете вы все, Он жил – сирота, муталлим медресе.

…Пошли на базар продавать вороного, И вот на плечах у невесты – обнова. Помазали медом невесте уста: – Пусть жизнь твоя будет сладка и чиста.

О, как я плясала на свадьбе у них… Смотрел на невесту влюбленный жених!.. Поэт, он тогда о стихах позабыл И глаз восхищенных с тебя не сводил, На палец мою намотав бахрому…

– Так что ж изменила ты цвет?.. Почему?

– Ах, свадебный пир еще длился в ауле, А черная весть прилетела как пуля, Дурное – оно как на крыльях спешит: На фронте врагами был родич убит.

На землю чужую, от дома далеко, Упал он, сраженный, и сгинул до срока, И буркой прикрыли его земляки. А мама печальную песню Чанки Запела о том, как поверженный пал Вдали от отчизны отважный Батал. И слезы катились по мне то и дело, И я все мутнела, и я все чернела…

– Скажи, что еще приключилось с тобою? Была ли когда-нибудь ты голубою?

– Была… Голубей, чем небесный атлас, Была я в тот самый торжественный час, В тот день, для отца твоего незабвенный, Когда твоя мама с покоса не сено – Дитя привезла, прошептала, смутясь: «Хоть сына вы ждали, но дочь родилась!»

Отец твой – а это вы знаете с детства! – Вдруг весь просиял, точно солнце, отец твой, Взял на руки дочь, и услышал Хунзах: – Смотрите!.. Весь мир у меня на руках!

Ребенок! Но есть ли созданье чудесней?! Да будешь ты, дочка, той первою песней, С которой встречают весеннюю рань! Купил он для мамы лазурную ткань, Чтоб маму и дочь обходили невзгоды, Чтоб не было к дому пути для врага – По старой примете над дверью у входа Прибил он витые бараньи рога.