Собрание стихотворений и поэм
Шрифт:
*
В разведку со мной, мои дни, Пойдемте, как храбрые леки , И миру о будущем веке Расскажем, судьба вас храни!
Без вымысла всё мы, как есть, Поведаем, верные чести. И лучше погибнем без вести, Чем ложью унизим мы честь.
Мы духа, любви и времен Пойдем на разведку по праву. Вернувшись, разделим и славу, И женщин, что взяли в полон.
ПЕСНЯ ДАГЕСТАНА
Пусть висит в моем доме подвластный руке Колокольчик над дверью — покоя смутьян, И пускай у него будет на языке
И когда в соколиной живу вышине, Пусть в огне очага, где прописан казан, Громко искры стреляют и слышится мне Стародавний напев: «Дагестан! Дагестан!»
И когда к роднику по рассветной росе Выйдет девушка гор, чтоб наполнить кумган, Пусть на склонах звенят колокольчики все, Чтобы слышалось мне: «Дагестан! Дагестан!»
В изголовии сабля висит на стене, Вижу кровь, что сочится из ран. Мчится всадник лихой на поджаром коне, И подковы звенят: «Дагестан! Дагестан!»
И пускай над моею могильной плитой, Когда в землю сойду, словно в звездный туман, Словно вольности зов, словно отзыв святой, По вершинам летит: «Дагестан! Дагестан!»
НАЕДИНЕ С СОБОЙ
В далекий путь не отъезжаю ныне, Но почему печаль пронзила вдруг И сам себе в обуглившейся сини Безмолвно говорю: «Прощай, мой друг»?
На город ночь спешит навеять дрему, Один я в доме, и не спится мне. И чудится, не сам хожу по дому, А призрак мой, привидевшись во сне.
И между нами, как в былые лета, Спор вспыхивает, будто бы гроза. И на укор не нахожу ответа, А мой двойник смеется мне в глаза.
И кажется, часы сочли за благость Остановиться на моей руке. Как будто время исчислять им в тягость, Мол, пусть течет, как волны по реке.
Но, одолев дамоклов меч тревоги, Чтоб властвовал неугнетенный дух, Как гостю, что явился на пороге, Сам говорю себе я: «Здравствуй, друг!»
А твой портрет мерцает в старой раме. О боже, как на нем ты молода… Моя ль душа слилась вдали с горами, Мелькнула ли падучая звезда?
ПАМЯТЬ
(Отрывок из поэмы «Общий хлеб»)
Я нелегкое время вчеканивал в стих, И любовью и долгом влеком. Испеченного веком из судеб людских Хлеба общего вкус мне знаком.
Неба общего дороги мне облака, Солнца огненный шар в вышине. Помню, возраст приблизился мой к сорока, А еще все пишу о войне.
Если б сделал из сердца я магнитофон, То на нем бы прокручивать смог, Возвращаясь домой из далеких сторон, Ленты пройденных мною дорог.
Голос послевоенных мне слышится лет У своих и чужих рубежей. Еще бредил в кровавых бинтах лазарет, Ждали жены убитых мужей.
Был вчерашний солдат, что вернулся с войны, Еще дымом боев окружен. Среди ночи проснувшись в объятьях жены, Сам не знал он — то явь или сон?
Еще майской грозы принимался раскат Им за пушечный залп неспроста. Развернулись дороги как свитки утрат, За верстою чернела верста.
От приморских степей до заоблачных
И меня упрекнула скорбящая мать: — В отчем доме ты стал лишь гостить. Павших братьев твоих мне одной вспоминать Не давай, пока буду я жить.
Забываются дни, но рождают они Череду долго памятных лет. И с горами сливаются лица родни, И погибшим забвения нет.
Я мальчишкой по крышам аульским летал, Став поэтом, кружил по земле. И покоится видевший виды кинжал Над моим изголовьем в чехле.
Век бы жил я в горах, поклоняясь седым Их вершинам. Вот дома опять. Ах, как сладостен горской пекарни мне дым, И до неба — рукою подать.
Льется свет по ночам из мерцающих чаш, Колыбели плывут в тишине. Начеку, словно мира спасенного страж, Наша память о прошлой войне.
*
Я не ханжа, но грустно мне, не скрою, Становится, мюриду трех времен, Когда мои приятели порою Уходят к молодым от старых жен.
И хоть любовь, подобная недугу, Сражать способна нас во все года, Мужчина должен верную подругу Не оставлять, как лебедь, никогда.
— Любовь и страсть ужели ты прославил, Мой старый друг, поэт и грамотей, Когда не просто женщину оставил, А мать оставил собственных детей?
Ах, не она ли, словно добрый гений, Тебя спасала в дни житейских гроз? Боль утишавшей всех твоих ранений Ты рану вероломную нанес.
Забыл ли, как пред девушкой беспечной, Боясь отказа, не вставал с колен, Когда ей клялся в преданности вечной, Еще правдив, безвестен и блажен.
Чтоб пред тобою звезды не потухли, Она тебе старалась не мешать И всякий раз снимала в доме туфли, Когда стихи садился ты писать.
И в тень ушла, а ты вознесся шумно, Тебя ласкала праздная молва. От модной ли известности безумно Твоя вдруг закружилась голова?
Мужское ли тщеславье виновато В том, что, седой поклонник юных роз, Боль утишавшей ран твоих когда-то Ты рану вероломную нанес?
Но знаю, не озлобившись бедою, Она тебе желает одного, Чтоб не был ты покинут молодою И не сгубил таланта своего.
И зазвучал в ответ земного сплава Суровый голос, совестливо тих: — Почто небес присваиваешь право? Кто ты такой, чтобы судить других?
— Я не сужу. Иной мне долг завещан, Смятенья и тревоги полон дух. Прильнул к перу я как заступник женщин И о судьбе их размышляю вслух.
Летят домой иль отлетают птицы, О женщинах душа моя скорбит. И видится мне Вешенской станицы Казак, что в целом мире знаменит.
Почуяв с жизнью вечною разлуку, Он благодарно, в горьком полусне, Губами холодеющими руку Поцеловал единственной жене.
АЛИМУ КЕШОКОВУ
Прибыл в Нальчик я, дружбой томим, И встречавших спросил на вокзале: «Где кунак мой Кешоков Алим?» — «Вдалеке он», — они отвечали.