Собрание стихотворений и поэм
Шрифт:
Али был безумен в обиде. Взгляд вспыхивал, как лезвие. Вдруг Ася вошла. Он увидел Кинжал на ладонях ее.
Вперед протянувшая руки, Она прошептала: «Отец, Повинна лишь я в твоей муке, Убей, и терзаньям конец.
Я жить не хочу по адату, И смерть мне милее, поверь…» Али потянулся к булату, Схватил… и швырнул его в дверь.
Лицо закрывая руками И, как в лихорадке, дрожа: «Уйди, — застонал он, — ты камень, - Нет, есть и у камня душа.
А ты гвангвадиро , что горе В дом горца приносит, точь-в-точь. Не я ли тобой
Дочь выгнав из дому, угрюмый, Он в горы собрался, чтоб там Поведать орлам свои думы, Коню да безлюдным хребтам.
А в комнате Аси, где было Приданое сложено в ряд, О смерти аллаха молила Ладони сложив, Хадижат:
«Срази меня, боже, ударом Иль молнией, словно клинком!» А дочь ее в платьице старом В райцентр ушла босиком.
Петляла спиралью дорога, Взошла над горами луна. Лежал во дворе у порога, Сверкая, кинжал чабана.
*
Готов уже ногу был в стремя Продеть уезжавший Али. Но в саклю его в это время Толпою соседи вошли.
Он глянул спокойно в глаза им, Хоть сразу, как вспышку грозы, Кинжал свой заметил хозяин В руках у парторга Исы.
Небрежно к земле рукояткой Держал неспроста его тот. Что будет беседа несладкой, Взял сразу хозяин в расчет.
Сказал он Исе: «Наставленья Пришел мне читать? Не тяни! А также учти, что правленье Не платит за них трудодни».
«Тебя я поздравить по-свойски Явился сюда не один. Адат защищал ты геройски, Ну, прямо второй Ражбадин».
Лицо у Али побелело: «Оставь-ка ты шутки свои! Не суйся в семейное дело, Хозяин один у семьи.
Папаху, что куплена мною, Носить как угодно могу: Хочу — в башлыке за спиною, Хочу — за ремнем на боку.
Моя! И могу даже с кручи Я бросить ее в водопад». «Про голову вспомнил бы лучше», Подумала тут Хадижат.
«А если о подвигах честно Ты хочешь, парторг, говорить, То было бы очень полезно Иную газету открыть».
И, выдвинув ящик дубовый, В комоде газету нашел И с гордостью, злой и суровой, Ее положил он на стол.
А в этой центральной газете, Что вновь развернулась, шурша, Пред целой страной на портрете Стоял он, ягненка держа,
«Пусть даже фотограф московский Тебя бы с верблюдом заснял, Не можешь ты власти отцовской Превысить, а ты превышал,
И не оправдает газета Поступок твой! — крикнул Иса. — Махач на нас смотрит с портрета, Глянь лучше ты сыну в глаза!»
«Оставь…» И, осекшись на слове, Почувствовал в горле комок, Папаху надвинув на брови, Хозяин шагнул за порог.
Не молод, но ловок на зависть, Вскочил он в седло у крыльца И в горы, слегка пригибаясь, Галопом погнал жеребца.
И вскоре, как в облачко канув, Он скрылся за речкой вдали, Я с грустью, вослед ему глянув, Подумал: «Глупец ты, Али».
*
О глупая
Черкеску, хоть взмокла до соли, Ты снять не даешь, видит бог. И сбросить, хоть ноют мозоли, Ты не разрешаешь сапог.
О глупая гордость, не ново, Что в горной моей стороне Ты в шумных словах у иного, А у другого — в коне.
У третьего — в знатном тухуме, Что значит по-русски — в роду. У горца четвертого — в сумме Им выпитого на виду.
У тех — в амузгинских кинжалах На кожаных ты поясах. У тех — в кунаках разудалых, В закрученных лихо усах.
О глупая гордость, немало Ты пролила крови людской, Когда же тебя под начало Взять разум сумеет мужской?!
Дочь выгнал на улицу грубо Али — седоусый чабан. Иль дочь ему стала нелюба? Иль нравился очень Осман?
Нет, ум его тверд был, как воин, И видел Али не один, Что Аси его недостоин Салмана плешивого сын.
Спокойно, мужчина он тертый, Послал бы, не дунувши в ус, Османа с отцом его к черту, Когда бы не горский намус ..
Али пуще злой неудачи Людской опасался молвы, Она словно дождь, да не спрячешь Нигде от нее головы.
Ах, горец, ты, слову в угоду В пасть волку толкаешь телка. В студеную прыгаешь воду, Коль пуп твой узрела река .
За гордость неумную щедро Судьба покарает глупца. Вот плюнул Али против ветра И брызги стирает с лица.
*
Осман, услыхав, что не хочет Идти Асият за него, Не стал, как ощипленный кочет, Престижа терять своего.
Когда бы со мною случился Такой перед свадьбой скандал, Сквозь землю бы я провалился, За тысячу верст убежал.
А этот — не подал и вида, В тоску не ушел оттого, Что острой колючкой обида Впилась в самолюбье его.
Как прежде, улыбкой оскалясь И важность былую храня, Он на указательный палец Накручивал кончик ремня.
Во рту у него поминутно На верхних и нижних зубах Коронки сверкали, как будто Зажженные спички впотьмах.
И шлепали толстые губы, И громко весь вечер подряд Он разным дружкам возле клуба Рассказывал об Асият:
«Узнала, наверно, корова, Что я лишь на месяц женюсь, И то потому, что родного Расстроить отца стерегусь.
Известно ей также, что свистнуть Мне стоит разок посильней, И девушки сами повиснут, Как бусы, на шее моей.
Ох, свадьбу устрою я с перцем. Заслышав ее барабан, Падет с разорвавшимся сердцем Один вам знакомый чабан.
Бедняга, мне жаль его очень. Ославлен старик, просто жуть. А дочка его, между прочим, Меня не волнует ничуть.
Лисицы хитрей эта дура. И выскочить, сведущ я в том, Мечтает она за гяура , Чтоб воду таскал он ей в дом.
Плевать мне. Пускай она блудит С кем хочет. — И важно изрек: — Чарыками изгнана будет Бежавшая к ним от сапог!»