Собрание стихотворений и поэм
Шрифт:
Их чувства тебя согревали. Уже позади перевал. И ветер в бескрайние дали Лететь тебе с ним предлагал.
А речка умчаться по склонам Звала тебя с ней заодно… Но вот уже в центре районном Беседуешь ты в районе.
И под вечер в этом селенье, Найдя у знакомых приют, Перо обмакнув, заявленье Ты стала писать в институт.
Лиловые сохли чернила, Сливались с тревогой мечты. В четырнадцать строк уместила Свою биографию ты.
В таком родилася году, мол, В таком-то, мол, в школу пошла. А сколько я дум передумал,
И с осени рыжей к апрелю, Глянь, сколько я строк написал, Но в них про одну лишь неделю Я жизни твоей рассказал.
Была бы, конечно, ты рада На почту тотчас поспешить, Да две фотокарточки надо К бумагам еще приложить.
И утром по улочке тесной Дошла до второго угла И тут фотографии местной Шедевры увидеть смогла:
Вот скачки. Лихой из Гуниба Наездник, а чуть в стороне Гафурова Абуталиба Портрет, что запомнился мне.
Вчерашний лудильщик, он скуки И часа не знал одного, С набухшими жилами руки Лежат на коленях его.
Подтянутый летчик в пилотке, А вот вся семья, словно взвод, — Старик поседелый в середке, Со дней Шамиля он живет.
Доярка со знатной коровой, С колхозной отарой чабан. На белой подушке пуховой — В чем мать родила — мальчуган.
Красавица с гордой осанкой, С портфелем — ученый пострел, Водитель такси — за баранкой, На бочке верхом — винодел.
А рядом, поднявшая бубен, На сцене артистка Муи. Она исполняла здесь в клубе Любимые песни свои.
По узенькой тропке кремнистой Вершину, что в дымке видна, Идут штурмовать альпинисты, Меж ними горянка одна.
Молоденький киномеханик — Любимого дела знаток. Чуть выше — народный избранник: Над сердцем багряный флажок.
Цовкринские канатоходцы. Из Итля Кура, что здоров И весит, как сам признается, Без малого десять пудов.
На каждом мужчине папаха. Доступно здесь чудо вполне: Смотри-ка, вот агент соцстраха На вздыбленном снялся коне…
Фотограф, хоть я и потрафил В стихах тебе, глянь-ка вокруг: Жизнь ярче любых фотографий, Пойми меня правильно, друг.
А день разгорался погожий… Перо мое, к делу быстрей! Фотографа звали Сережей. Вот Асю увидел Сергей.
Он, галстук поправив зачем-то, Сказал: «Заходите. Прошу». «Две карточки мне. К документам». «Для вас что хотите. Прошу».
И вот ты застыла на стуле, Назад отступил он на миг. «Головку слегка перегнули. Вот так. Улыбнитесь! Вот так!»
Побыв под накидкою черной Согнувшимся, как старичок: «Снимаю!» — сказал и проворно Сиял желтый с трубы колпачок…
Увидел я снимки назавтра И был огорчен как поэт. Нет, это не Ася. Неправда! Вот я нарисую портрет.
Взгляните: на этом портрете, Как день, ее щеки белы, Алей, чем восток на рассвете, И, будто бы вечер, смуглы.
А брови — летящие птицы. Такие встречал я порой У женщин в казачьих станицах И в селах над быстрой Курой.
Как мне, вам нисколько не
Здесь должен я без промедленья Сказать, что, темней, чем агат, На левой щеке от рожденья Есть родинка у Асият.
А стан ее тонок, как будто У стройных черкесских невест. А косы такие, что трудно В один описать их присест.
Когда я на Асины косы Гляжу, то, поверьте, друзья, Мне кажется, будто с утеса Два черных сбегают ручья.
Их утром, бывало, в ауле Она расплетет у окна, И словно полночного тюля Окно заслоняет волна.
Всю жизнь бы, до смерти хотелось Мне петь о глазах Асият. В них робость, и нежность, и смелость. Сражает сердца ее взгляд.
С днем каждым в горах хорошея, Красавицей стала она. И грудь, и улыбка, и шея Достойны, клянусь, полотна.
О бедный фотограф, как многим, Тебе не везет по сей день! Ведь ты аппаратом треногим Лишь снял ее облика тень.
*
С ветвей утомившихся свесясь, Пылают хурма и кизил. Богатства созревшего месяц — В права свои август вступил.
И, схожий с зеленой подушкой, Забытой на старом ковре, Стог сена с широкой макушкой Сверкает росой на заре.
Птенцы повзрослели и круто Взвиваются в небо, парят… И вызов из пединститута По почте пришел к Асият.
В надежде она и тревоге, В сомненьях она и тоске, У края Хунзахской дороги Стоит с чемоданом в руке.
Никто ее не провожает, Стоит у дороги одна. И руку опять поднимает, Завидев машину, она.
И вскоре, сжимая баранку, Ей крикнул водитель: «Садись! Пешком ты ходила, горянка, И так уже целую жизнь!»
И скрылась с певучим сигналом, Вздымая по ветру дымок, Полуторка за перевалом — Царица районных дорог.
И в сторону горской столицы Отправились вслед Асият Поля невысокой пшеницы, Гривастый, как лев, водопад.
Сердечные песни Махмуда, И отчего дома порог, И гребень вершины, откуда Срывается шумный поток.
Проклятье отца дорогого, Кинжала его лезвие, И матери горькое слово, И тайные слезы ее.
Читатель, с судьбою не споря, И мы, оглянувшись назад, Последуем на берег моря За нашей с тобой Асият. ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Баюкает Каспий мятежный В объятьях своих небосвод, Где город Махача прибрежный, На белый похож пароход.
Я помню, как в солнечных бликах Сверкал он в преддверии дня, Когда в остроклювых чарыках Впервые увидел меня.
Безусый юнец, не без страха На город глазел я в пути. Большая, как туча, папаха Весь лоб закрывала почти.
Окрашенный краской багряной, С висячим железным замком, В руке чемодан деревянный Был с дедовским схож сундуком.
Пустой, но закрытый, он, видно, Тому из дворов был под стать, Овец на котором не видно, Но пса продолжают держать.