Собрание стихотворений

Ладинский Антонин Петрович

23. КАРАВАН

В дорожной сладостной тревоге, Еще в тепле земных домов Ночуем мы на полдороге У черных очагов. Еще под пальмами земными Мы греем руки у костра, А завтра все растает в дыме, Как нежная гора: С печальной легкостью беглянки Взлетишь, душа, — плавней стрелы, — Оставив мусор на стоянке И горсточкузолы. С трудом в эфир идут верблюды, Но, преодолевая страх, Покачиваемся мы чудом На голубых горбах. И в этой раскаленной стуже Эфирных ледяных Сахар, Мы странствуем, мы кружим, кружим, Плывем в магнитный жар. Теперь

нам кажется гортанным Миражным бульканьем питье, Оазисом зеленым странным Земное житие. О, жажда! С нежностью огромной Мы думаем — на все лады — О пальмах, кружке водоемной И о глотке воды.

24. «Мы смотрим рыбьими глазами…»

Мы смотрим рыбьими глазами На мир, перешагнув порог, Как выброшенные валами В большую бурю на песок, И воздухом голубоватым Мы дышим тяжело, с трудом, Его пред солнечным закатом Глотаем, обжигаясь, пьем, С земною девушкой румяной Торопимся поговорить, На ледяные океаны Спешим ей жалобы излить, Но снова нас несет в пучины, В сырую вечность, навсегда, Отлив тяжелый, взмах единый — Глухая черная вода. О Навзикая, ты купалась На том песчаном берегу, Где рыбка мертвая осталась Лежать на золотом боку.

25. «В каких слезах ты землю покидала…»

В каких слезах ты землю покидала, Когда навзрыд и голосом грудным Ты голосила, плакала, роптала, Но таяла земля, как дым. Как было жаль менять на пальмы рая Песчаные холмы, бесплодный сад, Где вышивала ты, полуслепая, — Деревья, розы, виноград. И покидая с легкостью дыханья Земную плоть, жилище, бренный прах, Ты неоконченное вышиванье Оставила нам на руках. И, может быть, ты вспомнишь эти слезы, Моток непрочных ниток, вспомнишь там, Как вышивальщицей, склонясь над розой, Глаза слепила по ночам.

26. «Средь приключений и романов…»

Науму Рейзини

Средь приключений и романов Оплакивают Музы нас — Любовников и донжуанов, Но гибели прекрасен час, Когда березовые рощи Дыханием пороховым Сдувают иней полунощный И, обгоняя пухлый дым, Из недр летейского мороза, И синевы пронзая лед, Над сердцем, как над черной розой, Свинцовая пчела поет. Хватаем воздух мы руками, Рвем тесный ворот, как силок, Склоняются друзья над нами, И тает меж дерев дымок… Не сетуйте! В плену телесном, В тенетах роковых страстей Не мы ли бредили небесным С горячностью земных детей? Пылает жар непостоянный В сугробах голубой зимы: То воздух нас гнетет стеклянный, То плачем пред разлукой мы. И блудный сын на пышном пире Не может позабыть подчас О том печальном тесном мире, Где он свиней под дубом пас.

27. ОХОТА

В парнасских чащах голубых Затравленный, как зверь опасный, Взлетев, изнемогает стих, Слабеет в рощах голос ясный, В переполохе жарких свор Твой одинокий голос тонет, Когда летит во весь опор Неумолимая погоня. И в этом роковом кругу, Под градом стрел и трубном хоре Рычит звереныш! Набегу Клыком собаке брюхо порет! А Муза в синеве дубов Ломает руки в исступленьи: Все чудится ей медь рогов, Пернатых стрел густое пенье — Шлют братский взор издалека Ее глазам огромным синим Два мутных маленьких глазка В колючей яростной щетине.

28. ПОЭТУ

Не слышит он земных страстей, Ни шума трепетных ветвей, Ни

славы горестной своей. Судьба российской лиры зла: Летит свинцовая пчела Из пистолетного ствола. Ей сердце обрекает рок, Оборвано теченье строк, И тает голубой дымок. Все тает — камень и мечта, Бровей взлетевших высота И гибельная высота — Она цвела средь бальных зим, И северный склонялся Рим Пред этим сердцем ледяным, Но все превратно под луной — Красавиц мрамор ледяной И африканской страсти зной. Истлели розы и венки, Зоилы и клеветники, И писем пасквильных листки, И только в шепоте стихов Душа его на Божий зов Летит, витает средь веков.

29. «В огромном мире…»

В огромном мире Мы живем, В его эфире Голубом, Но и в небесном Трудно нам, Как в доме тесном Двум ежам. Душе колючей Трудно жить, По райской круче Восходить: Чем выше, ближе, Тем больней, Тем небо ниже И черней — Шипами роза Ранит нас, Мешают слезы Видеть Вас. <Париж. 1928>

30. «В мире слез под печальной луною…»

В мире слез под печальной луною, Где пристанища прочного нет, Обитают за хрупкой стеною Наши души с двух разных планет. Розой призрачной ты расцветаешь, Смутным ангелом снишься ты мне, Вся в жару, ты от страсти сгораешь — Станешь горсточкой пепла в огне. В этой тесной и маленькой клетке О любви говорю я с трудом, Все я зябну, нахохлясь на ветке, Все томлюсь заводным соловьем. Но зима к нам приходит, и проще Стал безлиственный пепельный лес, И, покинув подлунные рощи, Вспоминать буду я до небес, Как на вашей туманной планете, Где мы жили недолго с тобой, Ты мне снилась в бессонницы эти Розой, ангелом, райской луной. <Париж. 1928>

31. «Когда кастальской стужей…»

Когда кастальской стужей Мы дышим в первый раз, Строфою неуклюжей Ласкаем слух и глаз, Нам в этом вставшем дыбом Хрустальном сквозняке Невмоготу, как рыбам, Простертым на песке. В колючей и прозрачной Стихии трудно нам — На лесенке чердачной В одышке толстякам. Мы бьемся, погибаем В тенетах голубых, Как петли, разрываем Запутавшийся стих, Но, подышав немного Эфиром ледяным, В курятник наш убогий Уже мы не хотим. <1928>

32. «Мы в стеклянном и в призрачном мире…»

Мы в стеклянном и в призрачном мире И под куполом низким земным, Мы, как бабочки, бьемся в эфире, Застилает нам зрение дым. И на этой печальной планете Ты живешь, как другие живут, — Возвращаешься на рассвете, Любишь бального пчельника гуд. Голубою огромною розой Складки райского платья легли, Мы гудим над тобою, сквозь слезы Воздух пьем и кружимся в пыли, Но потом отлетаем, как пчелы, И за автомобильным стеклом Проплывает наш город веселый Водянистым ночным цветником; Вот таким же туманным, негрузным Представляется мир по ночам И твоим воспаленным, медузным Близоруким прекрасным глазам, И прекрасен наш жребий печальный: Как над розой совсем голубой Биться в этой теплице хрустальной Черной бабочкою над тобой.