Сочинение на вольную тему
Шрифт:
Любомир тем временем перенес и вскинул на печь четыре или пять подушек.
— Что ты делаешь?! — закричал он на Стася, когда тот дал вторую очередь в окно. — Мы же пришли сдаваться.
— Я им сдамся! Бери карабин и на печь… Это наш последний бастион.
— Ста-ась! — простонал Любомир. Голос его дрожал. — Я думал, ты хоть теперь… Мы ведь с тобой договорились…
— Кому сказал! — прикрикнул Стась, повернувшись к нему. Дуло автомата было наставлено в живот Любомиру.
Тот послушно взял карабин и полез на печь.
Очередь со двора
— Молодчина, — сказал Стась. — Можно держать бой.
— Тебе нужен бой?! — с тихой злостью спросил Любомир.
Стась пристально вгляделся в своего молодого напарника:
— О чем ты думаешь?
— Я жить хочу… Я не могу больше, не хочу…
— Думаешь, они, — Стась кивнул за стену, — дадут тебе жить? Тебе, полицаю… Полицаю и предателю… Война кончилась… И ты должен был поднять свои белые рученьки вверх. А ты пошел в банду. И третий год гуляешь с ней… Подумай, хлопчик…
— Я подумал… Я никого не убил, никого не продал… — упрямо твердил свое Любомир.
— Ты даже так заговорил? Хочешь сказать, что ты чистенький? Не-е-е, брат… Ты — предатель! И… Как я ненавижу их всех!
— Чужой крови на моей душе нету… А в полицию меня силком заставили пойти…
— Может, я заставил? — скривив губы, прошептал Стась. Он устраивался на печи так, чтобы держать под обстрелом дверь и окна на улицу.
— Нет, тогда ты не заставлял… Ты после… после… — Любомир не договорил.
— Что после? — переспросил Стась. Он стоял на коленях, привалившись спиной к стене и касаясь головой потолка; стоило ему повернуться вправо, как черный глазок автомата смотрел на Любомира…
— Ты после… Ты держал меня как заложника… Ты боялся остаться один… Ты и теперь боишься… Стась, давай сдадимся, еще не поздно… — Это была отчаянная мольба, он почти плакал.
— Хлопчик, кто это идет домой сдаваться? — Усмешка, похожая на гримасу, скривила лицо Стася. — Домой идут или как герои, или уже… — он покивал головой. — Поздно… Поздно, мой хлопчик. И кончай об этом… Кончай, а не то я…
— Я кончаю… Я кончаю, но ты знай, знай… Я не хлопчик… — Любомир не успел закончить. Брякнула клямка в дверях на улицу, кто-то, видимо, попытался открыть дверь. Стась привстал на коленях и из-за трубы ударил из автомата.
В эту ночь Липница не спала. Пальба возле Миколковой хаты снова вернула к военным временам, взбудоражила память.
Игнат прилег было,
Игнат долго всматривался в сторону Миколкова двора. Впереди отчетливо вырисовывались липы Тимоховой обсады, дальше все тонуло в темени. И когда тишину разорвала приглушенная очередь — стреляли из хаты, — он не выдержал, заспешил туда.
— Кто тут шляется? — остановил его на углу Миколкова двора встревоженный голос лейтенанта Галабурдова.
— Вопщетки, это я, — отозвался Игнат.
— Не спится?
— Стрельба не дает. Может, поговорить с ними, чтоб сдались?
— Я уже говорил. Пустое. Хотя… — лейтенант махнул рукой. — Говори.
Игнат вошел во двор, укрылся за углом хаты, подал голос:
— Стась, это я, вопщетки, и послухай, что я имею тебе сказать…
В ответ ему была ночная тишина. Но Игнат продолжал говорить дальше. Даже не говорил, а кричал, чтоб услышали в хате.
— Всему есть свой конец, и он всегда приходит, нравится нам это или нет. И если у тебя остался элемент разума, ты перестанешь щепать хату и признаешься: «Хлопцы, я сдаюсь». На том свете навряд ли кто наберется терпения говорить с тобой так честно, как тут, хоть ты и отрекся от своих, пошел к немцам, служил им, драпал с ними и опять вернулся, чтоб туляться по лесам. Если взять голову в руки, то кому ты, вопщетки, теперь нужен? Никому и нигде. После того как ты продал немцам Хведора и Лександру, я искал тебя, я знал, что встретимся, и, видишь, так оно и вышло. — Игнат перевел дух, и тут послышалась автоматная очередь, из двери полетели щепки.
— Что ты играешься с автоматом, как дитя? Или так уже одичал, что ничего не жалко? Твоему ж дядьке в этой хате жить. Когда-то ты хотел, чтобы люди думали, что ты смелый, а теперь, кроме как через автомат, и слова сказать не можешь. Я это, вопщетки, к тому, чтоб ты знал: война на злости держится, и ты напрасно хочешь распалить ее во всех за то, что сам загнал себя в такой тупик, когда надо или поднять руки вверх, или сделать что другое смелое. Лейтенант Галабурдов обещает вам жизнь и справедливый суд, и вы знаете, что добровольная сдача дает больше права на помилование, чем пустая стрельба. И думать об этом вам осталось немного: коли хлопцы начали кого выкуривать, то уж выкурят.
Игнат умолк, и тогда послышался хриплый голос Стася:
— Ну вот что, агитатор, поговорил и заткнись. Ты знаешь свое, у меня — свое. Вижу, зря я когда-то пожалел тебя.
— Вопщетки, ты и взаправду хотел убить меня?
Молчание, потом ответ:
— Надо было.
— Хотел бы я знать: а за что?
— За все…
— Все — это ничто. Всего разом не бывает…
— Слишком большие мудрецы вы были… И очень хотелось вам постричь всех под свой гребень…
— Дак ты нашел свой гребень, немецкий… И стриг, сколько мог, а не думал, что он кругом железный.