Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3
Шрифт:
Потом появилась посмертная книга «Стихи и поэмы». Тут многое показалось недовоплощенным, только вчерне намеченным, хотя и вырисовывались за всем этим благородные, одухотворенные черты Гронского. «Белладонна» же осталась одиноким памятником его жизни (надо отдать должное и чутью и вкусу Г. Адамовича, который выбрал именно эту поэму из всего наследства Гронского, печатая ее со своим предисловием в «Пос. Нов.»).
Написана «Белладонна» двадцатилетним юношей, и это кажется еще одним доказательством того, что перед нами не простое явление, но нечто уже нездешней силы, порывающее законы естества. Несмотря на большие свои размеры (около 400 строк 4-хстопного ямба), поэма Гронского написана одним дыханием. Напряженный молитвенный восторг проникает ее, нигде ни на минуту не ослабевая, не переходя в декламативность, не срываясь с высокой
Но за всей этой, так сказать, чудесной стороной «Белладонны» - меня сейчас интересует (в связи со всем ранее сказанным) и чисто формальная ее сторона. Гронский почти не действует метафорами или какими-либо иными приемами иносказания. Из трех элементов ломоносовского высокого штиля им избраны как главное средство - архаизмы. Одна из тайн очарования языка «Белладонны» - его словарь, насыщенный церковно-славянизмами. Смело, без ложного страха, подчиняясь внутреннему голосу своему, Гронский повернул поэзию к ее одической традиции, возвратив высокому стилю и его высокую тему:
А стих елико прорицает Божественную стройность чувств.Так завершился круг русского формизма, поэзия через двести лет возвратилась к своим одическим истокам, вернув приему, форме его, религиозное значение.
Тем и отличается русский архаический стиль от иноязычных, что направляет мысль по лествице ассоциаций к песнопению, молитве, псалтири. Напоминает, что письменность наша восходит непосредственно к языку религии - церковно-славянскому.
«По важности священного места, церкви Божией, - писал Ломоносов, - и для древности чувствуем в себе к славенскому языку некоторое особливое почитание, чем великолепные сочинитель мысли сугубо возвысит».
Связь эта никогда не порывалась. Архаизмы во все времена были свойственны русским стихам, хотя бы порой в чистом приеме, в подсознательной традиции (гонимые и преследуемые) сохранились в течение двух веков. Уже первые наши поэты одописцы сознательно строили на их мере свои теории стиля. Ломоносов, как мы видели, прибегал к ним как к способу «отвлечения» в своей абстрактной поэзии одического парения и восторга. Принял их в основу своей формистской школы и Бенедиктов, между которым и Ломоносовым целая семья архаистов по линии Мерзляков - Каченовский - Раич; непризнанный возродитель оды Кюхельбекер; Катенин, пытавшийся возрастить русский романтизм прямо из почвы поэзии XVIII века.
Считается, что процесс «переосмысления церковнославянизмов в системе языкового мышления» и слияние их с языком народной словесности завершился на Пушкине. Однако ряд современников Пушкина, помимо линии чистых архаистов, сознательно архаизует свой язык, ища выхода из кризиса «эгоистической» поэзии. Заметнее других архаизует в последние годы Баратынский; культивируют архаические сложные словообразования поэты «антологического рода»: Дельвиг, Деларю, Гнедич, Масальский, Илличевский, Дашков и др....
Все эти традиции нашли свое продолжение в поэзии символизма и посимволизма, вплоть до нашего времени.
Тут нужно различать два рода архаизмов: находящиеся в зависимости от темы (стилизация) - таковы в простейшем виде хотя бы архаизмы Ахматовой, которая, годами склоняясь к церковной символике, начинает насыщать ими свою речь: ...«воссиял неугасимый свет»... «высокомерьем дух твой помрачен и потому ты не познаешь света»; сложнее: являющиеся плодом изучения апокрифической литературы, сектантских духовных песен, создававшихся под влиянием той же библейской поэзии (Ремизов, Цветаева), мемуарной литературы и т.д.
Другой род: архаизмы, сами являющиеся темой («отвлечение» языка). Это стиль миста Вяч. Иванова - ученого внука поэтов «антологического рода»; сильно архаизованный (под большим влиянием позднего Баратынского) язык А. Белого... «Архаическую» традицию можно проследить и на писаниях почти всех зарубежных новых поэтов. Ладинский, например, пользуется архаизмами для подчеркнутой стилизации: «...Или в классической манере: Минервы ветвь, перунов глас, и лавр, и перси юной дщери - героям, посетившим нас». Любит архаизмы и Кнут, что вполне согласуется с его отвлеченным стилем: «Плывут первоцветущие сады, предслышится мелодия глухая...» [770]
770
Л.Гомолицкий,
Но лишь у Гронского архаизмы становятся из средства стиля - глаголом; тут им возвращена, наконец, первоначальная роль: ассоциация в плане сверх-, а не под-сознательного, ассоциация в плане религиозном [771] .
Так - соблазнительная аналогия!
– русский Арион - Гронский на пустынном берегу своего одиночества стал оправданием древнего мифа: кифарид Арион, ведший скитальческую жизнь, согласно преданию, первый учредил молитвенные дифирамбические хоры, из которых родилась греческая трагедия...
771
Ср.: Л.Гомолицкий, «Героический пафос», Меч, 1936, №22, 31 мая, стр.5; Л.Гомолицкий, «Несколько слов по поводу "Белладонны" Н. Гронского», Новь. Сб. 8 (Таллинн, 1935), стр.192-193. Обе статьи перепечатаны в настоящем томе.
Библиография
Ант. Ладинский (Род. в 1896). «Черное и голубое», «Совр. Зап.» Париж, 1930; «Северное сердце», Парабола, Берлин 1931; «Стихи о Европе», Париж 1937; «Пять чувств», Париж 1938. Кроме того Ладинский выпустил два исторических романа: «XV легион» и «Голубь над Понтом».
Владимир Смоленский (Род. в 1901). «Закат», «Дом Книги», Париж 1931; «Наедине», «Дом Книги», Париж 1938.
Борис Поплавский (1903-1935) при жизни выпустил сборник «Флаги», Париж 1931. Посмертными изданиями вышли: «Снежный час», стихи 1931-35, Париж 1936; «В венке из воска», «Дом Книги», Париж 1938; «Из дневников 1928-1935», Париж 1938. Биография П. была напечатана его отцом в 8-й книге «Нови» (Таллин 1935). Борис Поплавский родился 24 мая 1903г. в Москве. В детстве несколько лет прожил вместе с матерью за границей - в Швейцарии и Италии. По возвращении в Москву поступил во французский лицей, где учился до начала революции. В 1918г. вместе с отцом уехал на юг России, а оттуда в Константинополь. Во время наступления добровольческой армии на Харьков Ю. Поплавский с сыном вернулся в Россию, доехал до Ростова, где прожил до декабря 1920г. Затем наступила вторая эвакуация. Тут в Константинополе Б. Поплавский впервые пережил религиозные настроения. Переезд в Париж состоялся в 1921г., где Поплавский прожил десять лет в Латинском квартале, а последние годы на ул. Барро, около пляс Итали. Из Парижа Поплавский уезжал лишь на некоторое время в Берлин. В Париже он учился в Художественной Академии Гранд Шомьера, потом поступил в Сорбонну на историко-филологический факультет. Материальное положение семьи Поплавских было трудным; последние годы поэт «вел полуголодное существование, живя на мизерное шомажное пособие от Синдиката французских художников». Несмотря на нужду, он главное время свое отдавал литературным занятиям, ничего ему, понятно, не приносившим. «В октябре 1935 года Б.П., - пишет отец поэта, - случайно встретил полубезумного наркомана, решившего, под давлением житейских невзгод, покончить с собою... который подговорил Б.П. “на озорство” - изведать порошок иллюзий, а вместо того дал ему... смертельную дозу яда, приняв такую же одновременно...»
Довид Кнут (Род. в 1900). «Моих тысячелетий». Изд. Птицелов, Париж 1925; «Вторая книга стихов», Париж 1928; «Парижские ночи». Изд. Родник, Париж 1932; «Насущная любовь», изд. «Дом Книги», Париж 1938.
Юpий Терапиано (Род. в 1894). «Бессонница», Парабола, Берлин 1935; «На ветру», «Дом Книги», Париж 1938.
«Скит» (первоначально «Скит Поэтов»; основан в 1925-26 в Праге). Издания «Скита»: Вячеслав Лебедев «Звездный Крен», Прага 1929; В.Г. Федоров. «Суд Вареника (рассказы)», Прага 1930; Алла Головина «Лебединая карусель», Берлин 1935; Эмилия Чегринцева «Посещения», Прага, 1936; ее же «Строфы» Свящ. Лира, Варшава, 1938; Вадим Морковин «Тобозо» поэма, изд. Новь, Таллин, 1935; коллективные сборники «Скит»: вып. I в 1933, вып. II в 1934, вып. III в 1935, вып. IV в 1937.