Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3
Шрифт:
«Мирные беседы. Говорили о стихах и поэзии. В нашем кружке это - самая страстная тема. Разговор, казалось бы, о самом мирном кончается зачастую спором, повышенными голосами, резкостями... Есть две поэтические партии. Одна утверждает, что стихи это...
– книга законов Первого Человека, что в стихах начинается жизнь и к ним возвращается, к своему источнику... Другие - иронически - что стихи - “тихое лунное дело”, не больше. “Тихое, лунное дело” тоже чужая формула из “Комментариев” Георгия Адамовича.
Само слово стихи - тихое. Есть в нем китайская ляотцевская смиренномудрость: главный принцип религии Лаотце: тихое есть самое громкое, последнее - первое...
Тишина сеется, а возрастает буря. В молчании проходит мимо людей Бог и подымает в их душах магнетические бури, сотрясающие мир».
«Наше
Будем надеяться, что авторы этих строк правы в своем одушевлении и «тихое» дело станет «громким». Нови же - пожелаем долголетия и дальнейшего роста.
Меч, 1936, №7, 15 февраля, стр.6. Подп.: Г.Николаев.
Боевая разновидность
Слова взяли на учет, как разновидность боевую.
Муза с лирой в руке напрасно взывает к поэтам: один из них прочищает винтовку, другой чистит скребницей коня, третий ораторствует с трибуны, четвертый согнулся над заводским станком. И вот, опомнившись, поэты обращаются к музе с призывами и серенадами под гармонику и патефон. Вотще - муза исчезла. Там, где она стояла, лежит одна лира с порванными струнами...
Всё это изображено в злободневной карикатуре «Литературного Ленинграда». Эпиграфом к ней - цитата из «поэтической дискуссии», где говорится, что советские поэты, два года тому назад отвергавшие личную лирику, сейчас все одновременно взялись за «создание любовных стихов».
«Вековые лирические традиции», к «защите» от коих некогда призывал Маяковский, теперь наспех возрождаются. Три кита, а на них по лефовскому замыслу должна была держаться новая пролетарская поэзия - «литература факта, агитационная лирика и социальный заказ», преданы проклятию. Бухарин на всесоюзном съезде писателей ясно потребовал от поэтов переключиться на лирику. То же, что главная задача советской поэзии - состоит в том, чтобы «развернуть образ человека нашего времени», поэты окончательно поняли после слов великого Сталина, произнесенных в памятную, благодаря им, дату - 4 мая 1935 года:
Внимание человеку!
Советские поэты поспешили наперебой записаться в лирики чистейшей воды. У некоторых «перековка» прошла быстро и легко, и сама критика остановилась в недоумении перед совершившейся метаморфозой.
Например, поэт Браун, еще недавно писавший на таком языке:
Тогда, как месть, как меч Дамокла Над грудой царственных обуз, Он самый прошлому, как жмоту, В хайло вгонявший пули груз, Прошел в обшарканных обмотках, В дырявой жути рыжих буц...Ныне внезапно обрел дар человеческой речи:
Ты уйдешь. Будет северный май Над бессонной моей столицей. Я скажу: «До свиданья!» Ты скажешь: «Прощай!» Больше голос мне твой не приснится [395] .Благодаря дискуссии о лирике ожили литературные организации. «Лирические речи» потекли в набитый лирикою зал. На одном из таких собраний, проходившем в петроградском Доме писателя, в «защиту» любовной (именно любовной) лирики выступила Е. Полонская. Между прочим, выводы свои она пояснила такими любопытными подробностями советского литературного быта:
395
Николай Браун. Звенья.
– Когда молодой начинающий автор, придя в литконсультацию, начинает читать трескучие производительные [396] стихи, где каждый образ штампован, опытный работник консультации, прослушав немного, прерывает начинающего автора: «Ну теперь прочти что-нибудь свое любовное». И тогда юноша или девушка, смущаясь, начинает читать совсем другие, иногда очень наивные стишки, но именно по этим стишкам можно узнать, есть ли у молодого автора проблески поэтического дарования. Здесь пошляк покажет свое лицо сразу. И это относится не только к начинающим, но и к более маститым поэтам, потому что любовная поэзия является подлинной пробой для поэта.
396
Следует: производственные.
При всем своем рвении перед начальством, Полонская [397] высказала святую истину. В большинстве советские поэты, культурный уровень которых в общем невысок, выезжали на этих испытанных штампах «производительной» литературы. Теперь же, когда им пришлось говорить просто, на человеческом языке, в большинстве случаев пошляк действительно «показал свое лицо».
Так, например, известный сов. поэт В. Гусев в новом своем сборнике [398] так описывает семейную идиллию летчика, возвращающегося на землю:
397
Ср. о ней: Б.Я. Фрезинский, «Елизавета Полонская - ее жизнь и стихи, ее “Города и встречи”», в кн.: Е.Г. Полонская. Города и встречи. Книга воспоминаний (Москва: Новое литературное обозрение, 2008), стр.5-30.
398
Виктор Гусев. Слава. Стихи (Москва: Советский писатель, 1935).
Невольно на память приходит бессмертный капитан Лебядкин. И только подумать, что эти «незначительного калибра дети» отпечатаны в количестве 5200 экземпляров.
Меч, 1936, №8, 23 февраля, стр.5. Подп.: Л.Г.
Гамбургский счет
Под таким названием Юрий Мандельштам поместил <в> №2 «Журнал<а> Содружества» статью по поводу «Антологии зарубежной поэзии» («Якорь»). Статья эта заслуживает быть отмеченной - написана она, по нашим литературным нравам, смело и в известной своей части - беспристрастно.
В пояснение названия статьи Ю. Мандельштам рассказывает легенду о изредка происходящем в Гамбурге состязании атлетов, состязании «всерьез», без обычных трюков чемпионата, рассчитанных на публику. Единственным мерилом «гамбургского счета» служит совесть. Несколько лет тому назад «гамбургский счет» по отношению к зарубежной поэзии предложил произвести Г. Адамович. Ю.Мандельштам считает, что сам предложения своего Адамович не использовал ни в своих критических статьях (несмотря на весь свой престиж), ни при составлении антологии зарубежной поэзии. И вот сам Ю. Мандельштам решил выступить с первой попыткой «честно и до конца», согласно принципу «гамбургского счета», разобраться в эмигрантской поэзии. Удобным поводом для этого послужило появление антологии.