Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

Гомолицкий Лев Николаевич

Новая должность позволила Витязевскому установить широкие связи с другими центрами русской культурной и общественной жизни в Польше. В их числе был орган «москвофильской» партии русских галичан – еженедельная газета Русский Голос, выходившая во Львове с 1921 года и печатавшая материалы на двух языках – русском и галицко-русском. Витязевский впервые выступил там со статьей в разгар кампании вокруг русских кандидатов на выборах в польский Сейм ¹⁵⁹ . Но постоянно печататься в Русском Голосе он стал с ноября 1928 года, когда, после закрытия виленского Утра, перебрался во Львов, устроившись на работу в редакции. Его появление там совпало с коренными переменами в газете. Из местного, сугубо провинциального издания она превращалась в рупор всей русской меньшинственной общественности в Польше. Редакция отказалась от статей на галицко-русском наречии, перейдя целиком на русский литературный язык, и вместо одного раза стала с 1 января 1929 г. выходить дважды в неделю. Витязевский опирался на поддержку видного деятеля русского дела в Галичине, руководителя «москвофильского» движения, писателя, публициста, ученого-слависта, исследователя истории края и поэта (автора вышедших к тому времени четырех стихотворных сборников) В.Р. Ваврика ¹⁶⁰ ,

по инициативе или рекомендации которого и был приглашен на работу во Львов. Благодаря В.Р. Ваврику Витязевский сразу оказался втянут и в деятельность оплота «русского дела» во Львове – Ставропигийского института ¹⁶¹ , в здании которого располагалась и редакция Русского Голоса.

159

159 Семен Витязевский, «Предвыборные силуэты», Русский Голос (Львов), 1928, № 235, 8 января, стр. 3.

160

160 См. о нем: Семен Витязевский, «Галицко-русские писатели. (I. В.Р. Ваврик)», Наша Жизнь (Вильно), 1929, 6 декабря, стр. 2; автобиографическая справка в кн.: Сборник русских поэтов в Польше. I (Львиград. 1930. Четки), стр. 11, Т.Ф. Аристова, «Василий Романович Ваврик. <Некролог>», Советское славяноведение, 1971, № 1, стр. 143; Р. Мирович, Т. Аристова, «Доктор В.Р. Ваврик (некролог)», Журнал Московской Патриархии, 1971, № 1, стр. 18-19; д-р Иван Шлепецкий <Прага>, «Василий Романович Ваврик (К 80-летию со дня его рождения)», Свободное Слово Карпатской Руси, 1970, № 3-4, март-апрель, стр. 10-13; д-р Иван Шлепецкий, «Светлой памяти д-ра В.Р. Ваврика», Свободное Слово Карпатской Руси, 1970, № 5-6, май-июнь, стр. 13-14.

161

161 См. о нем: Iрина Орлевич. Ставропигiйский iнститут у Львовi (кiнець XVIII – 60-i pp. XIX ст.) (Львiв: Логос, 2000); Олександра Киричук. Львiвський Ставропiгiйский iнститут у громадському життi Галичини другої половини XIX-початку XX ст. (Львiв: Логос, 2001).

Сам Институт тоже переживал в те недели крупные перемены. Музейное имущество его, эвакуированное в 1915 г. в Россию, в Ростов-на-Дону, и возвращенное из СССР в Варшаву, сейчас решением польских властей передавалось, несмотря на протесты украинской общественности, в распоряжение «москвофильского» руководства Ставропигиона ¹⁶² . В связи с этой радостной новостью и контроверсами вокруг нее и находилось первое выступление Льва Гомолицкого в Русском Голосе – в его пасхальном номере от 5 мая ¹⁶³ . Это было, насколько нам известно, первой публицистической статьей Гомолицкого. Она была явно заказана редакцией и свидетельствует о близости Гомолицкого к Витязевскому в национально-культурных и исторических интересах и вопросах. Но, каков бы ни был повод к ее написанию, подлинное ее содержание – прославление искусства и художников, размышления о силе искусства, попытка нащупать самые основы и источник его магического действия. Не случайно о том же, в сущности, написана была и следующая статья Гомолицкого в газете, появившаяся спустя неделю и не имевшая никакой конкретной «политической» подоплеки ¹⁶⁴ . В ней можно видеть «иносказательный» отклик на мучившие автора темы – измеление искусства в современную эпоху и утрата им своего «священного» в прошлом места и роли, отношение «народа» и «интеллигенции» ¹⁶⁵ , «братская» общность «русского» и «украинского» начал в традиции и «целительное» преодоление различий между ними в искусстве.

162

162 «Хроника галицко-русской жизни», За Свободу!, 1929, 30 апреля, стр. 5.

163

163 Лев Гомолицкий, «Происхождение и культурное значение Львовского Ставропигийского братства», Русский Голос, 1929, 5 мая, стр. 2-3.

164

164 Л. Гомолицкий, «Лирник», Русский Голос, 1929, 12 мая, стр. 2-3.

165

165 Ср. рассуждения об этом в связи с рассказом о В.Ф. Марцинковском в письме Гомолицкого к А.Л. Бему.

Поразительна интенсивность и частота, с какой Гомолицкий выступал в Русском Голосе. Поразительна и авторитетность его высказываний в ней. Статьи практически никому не известного провинциального юноши вместе с материалами Витязевского выводили газету, в ее выступлениях на темы истории и культуры, на новый, гораздо более высокий, чем прежде, интеллектуальный уровень.

Тогда же, весной 1929 года, перед Гомолицким, как и перед другими молодыми русскими поэтами, открылась возможность добиться признания – в конкурсе, объявленном варшавским Союзом русских писателей и журналистов. По условиям его, принять участие могли все поэты, проживавшие в стране; число представляемых одним автором стихотворений не ограничивалось, тексты должны были быть присланы к 30 апреля, и 8 мая Правление Союза должно было отобрать десять лучших для представления их на дальнейший суд публики на устраиваемом литературно-вокальном вечере. Три лучших из них, отобранные публикой, а также названия остальных семи и фамилии их авторов было обещано напечатать на страницах газеты За Свободу!

За три недели до срока представления рукописей в газете развернулся своего рода предварительный поэтический турнир. Спровоцировало его шутливое стихотворение «К конкурсу поэтов», автор которого, скрывшийся под псевдонимом И. Бугульминский, ставил вопрос о том, вправе ли претенденты посылать свои опубликованные вещи или должны писать новые стихи ¹⁶⁶ (в правилах конкурса об этом ничего не говорилось). В игру тотчас вступил Н.Э., по-стариковски пожаловавшийся на непризнание и на хронический отказ – и журналов, и За Свободу! – публиковать в прошлом его стихи, в то время как то, что появляется в печати, пониманию не поддается:

166

166 И. Бугульминский, «Письмо в редакцию», За Свободу!, 1929, 11 апреля, стр. 4. «К конкурсу поэтов». Под псевдонимом этим, по-видимому, скрылся А.М. Хирьяков.

Они,

быть может, не плохи, Быть может, в современном духе, Но, хоть иной раз в нашем ухе Они мелодией звучат, Зато уму не говорят. Увы, как часто я встречаю Набор красивых, звучных слов, Хоть разжижением мозгов Как будто я и не страдаю, Но сверху, снизу ль их читать, Я не могу никак понять. Все современные поэты Чего-то нового хотят, Стихи по-новому строчат, Забывши старые заветы, Забывши Пушкина язык. ¹⁶⁷

167

167 Н.Э., «Письмо в редакцию для И. Бугульминского», За Свободу!, 1929, 14 апреля, стр. 4. «К конкурсу поэтов».

Выразив убеждение, что после Пушкина ничего нового и достойного создать вообще нельзя, автор пожелал своему адресату победы в конкурсе. Тут и вступал в игру Гомолицкий. В отличие от предшественников в этой дискуссии, он, не обращая ее в шутку и игру, обо всем высказывался с полной серьезностью. Продолжив разговор, начатый «Бугульминским», он откликался и на критерии, поднятые Н.Э. (простота, ясность, доступность), но вводил при этом не затронутую оппонентами большую, «гражданскую» тему, придававшую всей дискуссии новый характер, – жизнь в изгнании, миссия Зарубежья, десять лет страданий советской России:

И. Бугульминскому

Не всё ль равно, по старым образцам Или своими скромными словами, Не подражая умершим творцам, Захочешь ты раскрыться перед нами. Пусть только слов созвучие и смысл Для современников невольно будет ясен, Прост, как узор уму доступных числ, И, как дыханье вечного, прекрасен. Чтоб ты сказал измученным сердцам, Измученным в отчаяньи скитанья, И за себя и тех, кто молча там Десятилетье принимал страданья. Ведь Пушкин, смелый лицеист-шалун И не лишенный, как и солнце, пятен, За то и отлит внуками в чугун, Что был, волнуя, каждому понятен.

Лев Гомолицкий ¹⁶⁸

Серьезное отношение Гомолицкого к разговору в предконкурсной стихотворной игре выразилось и в том, что он единственный выступил под своим именем, не скрываясь под псевдонимом. Но последовавший за ним заключительный акт вернул этот поэтический турнир к шутливо-комическому тону, проигнорировав попытку молодого поэта ввести объявленное мероприятие в более широкий историко-общественный контекст. Второе выступление Н.Э., использовавшего маску беспомощного графомана, свело все волнения к одному – есть ли шансы на победу на конкурсе у «задиры»-сатирика, «чья не хочет плакать лира» ¹⁶⁹ .

168

168 За Свободу!, 1929, 17 апреля, стр. 4. «К конкурсу поэтов».

169

169 Н.Э., «Я тоже влезть хотел в поэты...», За Свободу!, 1929, 26 апреля, стр. 4. «К конкурсу поэтов».

Оказалось, что на конкурс поступило неожиданно большое количество стихотворений – общим числом 320 (или даже 332). 10 мая жюри отобрало 10 лучших из них. Вопреки первоначальным планам, было решено совместить финальный вечер конкурса с празднованием Дня Русской Культуры. Оглашая это решение, председатель Союза писателей и журналистов А.М. Хирьяков подчеркивал роль эмиграции – и поэзии эмиграции – в сохранении русской культуры и чистоты русского языка. Впервые праздник, ставивший своей целью пропаганду культурного прошлого, менял фокус, обращаясь к текущей поэтической культуре ¹⁷⁰ . Статью Хирьякова с ее серьезным, не-игровым разговором можно было бы счесть завуалированным откликом на пафос стихотворения Гомолицкого «И. Бугульминскому». С этим плохо, однако, согласовывались планы организаторов включить исполнение произведений победителей конкурса в концертное отделение, в котором предусматривались номера «декламации, пения, русских танцев и оркестра балалаечников» ¹⁷¹ .

170

170 А. Хирьяков, «День Русской Культуры и конкурс поэтов», За Свободу!, 1929, 6 июня, стр. 4.

171

171 «День русской культуры и конкурс русских поэтов», За Свободу!, 1929, 2 июня, стр. 4. Ср. объявления в номерах газеты от 6 и 7 июня (стр. 1).

Согласно результатам голосования публики, суду которой было представлено 10 отобранных жюри и прочитанных артистами с эстрады стихотворений, первой премии удостоилось стихотворение «Задачи» И.Ф. Кулиша (преподавателя Ровенской гимназии), второй – «S.O.S.» Палтиеля Каценельсона (Вильно), третьей – «Причастник» (из поэмы «Обиход») Петра Прозорова (Варшава), сотрудника За Свободу! Дальнейшие места распределилсь так: Георгий Пронин (Луцк), «Мой тост»; И. Лопухин (Белиславицы), «Портреты»; С. Нальянч (Варшава), «Ностальгия»; Влад. Бранд (Пинск), «Ночь. На станции заброшенной...»; Палтиель Каценельсон, «Осенний мотив»; С. Нальянч, «Здесь майский закат...»; Наталия Максимова (Вильно), «Сегодня злые рябины...» (за которое было подано наименьшее – 15 – число голосов). В голосовании приняло участие 232 присутствовавших (из коих 222 бюллетеней были признаны действительными) ¹⁷² .

172

172 «К конкурсу поэтов 8-го июня 1929 г. в Варшаве», За Свободу!, 1929, 29 июня, стр. 4.