Сочинения в 2 т. Том 2
Шрифт:
Баркас причалил к борту шхуны, и Асмолов первый вошел в рубку.
Степка висел на штурвале; красный бинт протянулся от него до самых дверей.
— Степа, — сказал Асмолов тихо, и голос его дрогнул. — Степан…
Петушок не обернулся.
Асмолов подхватил его на руки и вынес на площадку. На трапе в изумлении остановились три рыбака. Они тоже узнали Степку, и они впервые видели, чтобы Асмолов плакал. Он плакал молча, кусая губы, и седая борода его тряслась. Он даже не скрывал своих слез. Но Степка дышал, Асмолов слышал биение его сердца!
— Спасен, —
И бережно неся Петушка, спустился по трапу.
На баркасе он положил его на брезент и снял фуражку, и все рыбаки тоже сняли фуражки, но они не плакали, только смотрели на Степана, как смотрят на спасенного друга.
С баркаса подали буксирный трос и шхуна двинулась к берегу. Но только тогда, когда они подошли к причалу и остановились, Асмолов узнал, что в моторном отделении заперт пятый японец.
Рыбаки открыли люки, он вышел на палубу и протянул Асмолову маузер, держа его дулом к себе.
Рыбачий Совет собрался через пять дней. К этому времени уж поднялся с постели Рудой. Он был ранен в ногу и теперь ходил опираясь на палку.
По ночам Крепняк еще метался в бреду, звал Асмолова, Николая, Серафиму. Он ни разу не назвал имени Ильи. Бред сменялся покоем и крепким сном. Проснувшись, он открывал прояснившиеся глаза и узнавал товарищей, стоящих у постели.
То, что рассказали ему о Степке, словно дало новые силы Крепняку.
— Человек, — говорил он гордо и ласково. — Что значит — наш человек!
Он яростно боролся за жизнь, и было видно — уже начинал побеждать. Несколько раз на день он спрашивал о Серафиме и хотел во что бы то ни стало видеть ее, но успокаивался, когда приходил Николай. По глазам Николая, гордым и радостным, Крепняк угадывал, что с нею все обстоит благополучно.
Серафима лежала в постели у себя дома. В забытьи, в бреду, она то звала Илью, то вдруг проклинала его, мечась на кровати, скрипя зубами от боли.
Целыми часами стоял у постели Николай. Чем мог он помочь ей? Ведь самая страшная рана была нанесена Серафиме в сердце, и нанес ее Илья. Казалось, все это время, сосредоточенно и неотрывно, именно за сердцем ее следил Николай, и когда она приходила в себя, и глаза ее, мутные в бреду, снова становились ясными и спокойными, он бережно брал ее руку, а по небритым, обветренным его щекам катились слезы, которых он не замечал.
Он видел — Серафима возвращалась. Она возвращалась к жизни и к нему. И что-то новое теперь было в ней, какая-то молчаливая уверенность в нерушимости своего счастья.
Варичев был ранен в бок, пуля прошла навылет, раздробив ребро. Он мог бы уже ходить, но оставался в постели. Два японца, лежавшие рядом, разговаривали мало и неохотно, однако от него они не скрывали секретов. Тот, которого задержал Андрюша, ругал своего капитана.
— Надо было уехать, — говорил он Илье, как своему. — Ночью надо было уходить… — И горько усмехался. — От этих берегов, однако, трудно уйти… Жаль. Ни за что пропадает пять офицеров.
Сторожевой катер подошел к Рыбачьему на шестой день. Посланный Асмоловым в
Еще с мостика командир спросил рыбаков, столпившихся на причале:
— Откуда взялась эта шхуна? Где ее команда?
— Есть! — откликнулось несколько голосов.
— Отдыхает… — пошутил Асмолов.
Командир сошел на причал, и рыбаки стали в шеренгу. Асмолов передал рапорт.
Двенадцать краснофлотцев сошли на причал вслед за командиром. И когда командир обнял и поцеловал Асмолова, рыбаки, мужчины и женщины, бросились к матросам, матросы бросились к рыбакам, и доски причала гнулись и качались под их ногами, как волны, — никогда не знало Рыбачье таких радостных и гордых встреч!
— Мы ищем этих шпиков две недели, — сказал Асмолову командир. — На промысле Оленьем они увезли рыбака. Сергеев… Это был хороший бригадир. Его нашли в море… Команда теплохода «Днепр» нашла.
Он стиснул кулаки и обернулся к матросам.
— Перевести пленных на катер!..
Тогда Асмолов сказал:
— Этих открытых врагов заберите. Но того, штурмана, мы будем судить. Так хочет народ. Мы должны разгадать его душу. Этот урок недешево обходится нам.
— Хорошо, — подумав, сказал командир. — Мы привезем его в порт, зная волю народа.
Вечером в доме Асмолова собралось все население поселка. Крепняк потребовал, чтобы и его перенесли туда. Теперь он лежал на кровати, придвинутой вплотную к столу, а Асмолов сидел рядом с ним.
Варичева привел Рудой. Ни на кого не глядя, Илья прошел через комнату, опустился на табурет.
Он держал себя спокойно, он все продумал наперед — выработал план речи, учел возможность неожиданных вопросов. Его очень обрадовало, что на Совете присутствуют не только рыбаки, но и приезжие, новые люди, моряки, им, конечно, уже известно, что он штурман, и, наверное, известна история с «Дельфином». Надежда становилась уверенностью, и он смелее смотрел вперед.
— Поднимите меня, — сказал Крепняк. — Я хочу его видеть.
Рудой приподнял его и выше подложил подушки. Потом он выпрямился у стола.
— Какая воля ваша, товарищи? Судить этого человека или нет?..
Варичев поднял голову, мельком взглянул на собравшихся.
— Судить, — коротко отозвались они.
— Так, — сказал Рудой. — Кто хочет говорить?
Крепняк приподнялся еще выше.
— Я спросить хочу… Я любил этого человека.
Рудой наклонил голову.
— Бригадир, товарищ Крепняк, говори.
Крепняк спросил тихо:
— Скажи, обвиняемый, ты трус?
— Нет, — сказал Варичев. — При вас я бросился в огонь. — Губы Крепняка передернулись, но он спросил спокойно:
— Почему же ты не сказал нам, что карту украли японцы? Что подсунули тебе золотые часы?
— Я одного только боялся… потерять доверие… — сказал Илья.
— Значит, по-твоему, лучше соврать народу? — изумленно воскликнул Крепняк.
— Я не знал, что произойдет такая трагедия, — сказал Варичев печально. — Я думал, что они уедут… уедут, и все это будет забыто… Неизвестно… И я оправдаю доверие…