Сочинения в 2 т. Том 2
Шрифт:
Но, проходя мимо амбара, Николай заметил, что узкое окошко, прорубленное высоко над крышей, открыто. На нем была железная решетка, сделанная Андрюшей, когда в амбаре пришлось держать Петушка.
Николай присмотрелся и уже встревоженный поднялся по выступам сруба, — решетка была снята. Он нащупал коробку спичек в кармане бушлата, поднялся на руках и, опираясь локтями о брусок подоконника, зажег спичку. Амбар был пуст.
Николай спрыгнул на землю и взял винтовку. Он вспомнил о лодке, но не вернулся на отмель, а побежал к мысу, к устью реки. Он умел ходить по тундре, и охотники недаром шутили, что если собаки не догонят волка — догонит Николай.
Он выбежал на мыс
Николай крикнул, но Варичев не отозвался.
Николай подождал и снова крикнул. В слабом свете звезд было заметно, как под веслами вспыхивают зеленоватые отблески пены.
— Остановись! — крикнул Николай. — Ты дал слово!..
Лодка уже скрылась во тьме.
Николай вздохнул и вытер вспотевшее лицо.
Потом поднял винтовку и, следя за едва уловимыми всплесками воды, нажал спусковой крючок. Он был метким стрелком. Он слышал шумный плеск от падения человека в воду и бросился к реке, к тому месту, где только что плыла лодка, разделся и поплыл, но лодка, которую он догнал, была пуста.
Сколько ни нырял, ни шарил по дну Николай, он ничего не нашел. Здесь было быстрое течение на последнем перекате, а дальше начиналось море.
…В маленьком городке Рыбачьем, выросшем из поселка, эта история уже почти забыта. По крайней мере, можно подумать так. И если изредка кто-нибудь из рыбаков вспоминает о тех внезапно нагрянувших трудных днях, он никогда не назовет ни фамилии, ни имени Варичева — человека, обманувшего доверие народа. Камень, омываемый волной, лежит на могиле вахтенного Алеши, на мысе, рядом с высоким новым зданием маяка. И так уж заведено здесь, что капитаны траулеров, посещающих маленький порт, всегда отдают честь памятнику, проходя мимо мыса.
Свет маяка льется над морем, и кажется — тучи прочь бегут от него, и, как эхо привета с дальних морских просторов, в Рыбачье доносятся спокойные гудки наших кораблей.
ПОРУЧЕНИЕ
Утром крейсер бросил якорь на рейде Туапсе. Шаповалов не спал. Он слышал, как смолкли турбины, как загремели в клюзах цепи, и в неожиданной, непривычной тишине корабельные склянки пропели пять часов.
Игнат знал, что крейсер задержится здесь недолго; только сдаст раненых береговым госпитальным врачам, примет свежее пополнение — девятнадцать человек, добавит в цистерны пресной воды и опять — в путь.
Это была обычная, короткая стоянка, и ею мало кто интересовался, так как ничего не меняла она в жизни боевого корабля, строго рассчитанной и всегда напряженной. Только два человека в экипаже с волнением ожидали этих минут: матросы Шаповалов и Гаевой — им предстояло сойти на берег. С вечера еще, едва сменившись с вахты, брились они, стриглись и мылись, и с десяток матросов, свободных в эти часы, с увлечением занимались их туалетом: один окроплял их одеколоном, другой снимал последние пылинки с новеньких бушлатов, третий размахивал бархаткой, расхваливая свою исключительную ваксу, то ли «Сияние», то ли «Огонь».
Можно было подумать, что надолго прощаются они с друзьями, так шумны были проводы, начатые еще в открытом море, хотя прощались они только на четыре дня.
Ровно через четверо суток, в два часа пополудни, здесь же, на рейде, крейсер возьмет их на борт. Так сказал командир. Этот краткий отпуск был особой наградой. После ранений, полученных под Севастополем, и Шаповалов, и Гаевой пожелали остаться на корабле. Давно, очень давно были они на берегу. Неведомо, как это дошло до командира, что именно в Туапсе им обоим очень хотелось бы погостить. Он спросил у Гаевого:
— Кто
Гаевой ответил:
— Жена, дочь…
— А у вас, Шаповалов?
Вопрос для Игната был слишком неожиданным. Кто у него был на этом берегу? Никого… Почти никого. Но в неспокойной, дальней дороге не раз думал он об этом городке, о тихом переулке, серебряном от листвы тополей. Он не мог назвать ни жену, ни невесту. Была здесь девушка, которую хотел он видеть или только узнать о ней: жива ли? Он ничего не сказал, и командир не повторил вопроса.
— Разрешаю четверо суток отпуска. Двенадцатого — ровно в два — быть здесь. На рейде…
Позже Гаевой говорил:
— Глянул я на тебя, Игнат, и жалко стало. Чего так теряться? Ну, сказал бы, жена…
— Понимаешь, Григорий, врать не люблю. А еще Чаусову врать. Нет…
Гаевой засмеялся; густые, цвета проса веснушки задрожали на его вздернутом задорном носу.
— А ведь он понял… Все равно понял: кто-то есть у тебя! Ждет какая-то заноза…
Игнат посмотрел на него в раздумье.
— Не знаю. Нет, она не ждет.
В последние минуты, когда шлюпка уже покачивалась у борта и громыхнул, разворачиваясь над синей волной шторм-трап, Шаповалова позвали к командиру. Он удивился: что же случилось? Может быть, отпуск отменен? Собираясь на берег, он вместе с товарищами шутил и смеялся, не догадываясь, какая сила влечет его туда, в тополевый переулок. Лишь сейчас он понял, как важно для него навестить знакомый беленький домик в густом саду, и почти испугался: а что если отпуск действительно отменен? У двери командирской каюты он невольно замедлил шаги, остановился. Откуда-то снизу донеслись веселые голоса. Игнат оглянулся — легкая, шарового цвета шлюпка двигалась вдоль борта корабля; в шлюпке, раскачиваясь на длинных ногах, размахивая бескозыркой, сидел Гаевой. «Уходят, — подумал Игнат. — Почему же они уходят без меня?» Дверь каюты открылась, и командир шагнул через порог, еще не замечая Игната, на ходу просматривая адрес на конверте.
— Вот, кстати, Шаповалов! — сказал он, подавая конверт. — Маленькое поручение… Думаю, оно не особенно вас отвлечет… Вы знаете капитана порта?
— Волкова? — спросил Игнат. — Сергея Петровича? Конечно, знаю…
— Передайте ему это письмо.
Шаповалов принял пакет. Почему-то ему показалось: командир улыбался, едва приметно, только глазами.
— Я сам разрешил вам четырехдневный отпуск, — сказал Чаусов. — И мне неудобно загружать вас поручениями… Но это дело на пять минут: будете идти мимо Управления порта и отдадите письмо…
— Есть, передать письмо, — повторил Шаповалов, и ему снова почудилась в глазах командира сдержанная улыбка.
Через минуту-другую Игнат уже сидел в шлюпке, глядя на отдаляющуюся серую громадину крейсера, густым, маслянистым контуром отраженную на воде. Он думал о Чаусове, о своем командире — человеке строгом и прямом, и о его загадочной улыбке… Может быть, Чаусову и в самом деле было кое-что известно об отношениях Игната с Волковым? Он повторил это слово: «отношения», — и усмехнулся. Хороши «отношения», когда старый, просоленный морями всего мира, кривоногий, хмурый капитан перед всей командой и пассажирами теплохода «обрабатывает» матроса отборными словами и грозится выбросить его на берег в ближайшем порту! Именно эти «отношения» между ними сохранились. Если бы тогда, в апреле сорок первого года, Волков не был назначен капитаном порта — Шаповалову пришлось бы спешно покинуть теплоход… Позже они встречались три или четыре раза, но хороши были и эти встречи! — капитан выпроводил Игната со двора. Он сказал на прощанье не очень-то приветливую фразу: