Сочинения в двух томах. Том 2

Юм Дэвид

12

Могут заявить, что идея силы и мощи вызывается в нас тем сопротивлением, которое мы встречаем в телах и которое часто заставляет нас проявлять всю свою мощь, или напрягать все свои силы. Этот-то nisus, или напряженное усилие, сознаваемое нами, и есть то первичное впечатление, с которого скопирована данная идея. Но во-первых, мы приписываем силу значительному числу таких объектов, к которым совершенно нсприложима мысль о таком сопротивлении или напряжении силы: Верховному Существу, которому ничто не сопротивляется; духу, повелевающему идеями и членами тела при обычном мышлении и движении, когда действие следует непосредственно за проявлением воли без всякого напряжения или усилия; неодушевленной материи, неспособной к такому чувствованию. Во-вторых, это чувство усилия при преодолевании сопротивления не имеет известной нам связи с каким бы то ни было явлением; то, что следует за ним, мы знаем из опыта, но не могли бы этого знать a priori. Надо, однако, признать, что, хотя испытываемый нами физический nisus и не может дать нам

точной и определенной идеи силы, он в значительной мере входит в состав той обыденной неточной идеи, которую мы образуем о последней ³³.

13

Qeot; ало jxrixavfj^³⁵.

14

Глава XII.

15

Мне незачем подробно рассматривать здесь приписываемую материи vis inertiae ³⁷, о которой так много говорится в новой философии. Мы узнаем из опыта, что тело, пребывающее в покое или движении, остается в этом состоянии до тех пор, пока не будет выведено из него какой-нибудь новой причиной, и что движимое тело отнимает от движущего столько же движения, сколько оно само приобретает. Все это факты; называя их vis inertiae, мы только отмечаем их, не претендуя на то, что обладаем идеей силы инерции, точно так же, как, говоря о тяготении, мы подразумеваем определенные действия, не зная самой этой деятельной силы. Сэр Исаак Ньютон никогда не помышлял лишать вторичные причины всякой силы, или энергии, хотя некоторые из его последователей и старались установить подобную теорию, ссылаясь на его авторитет. Напротив, этот великий философ прибегал к некоторому активному эфирному флюиду для объяснения всемирного тяготения, хотя из-за скромности и осторожности он и признавал, что это просто гипотеза, на которой нельзя настаивать, не проводя дальнейших опытов. Надо сознаться, что есть нечто необычное в судьбе мнений. Декарт ввел упомянутое выше учение о всеобъемлющей и единой активности Божества, но не настаивал на нем; Мальбранш и другие картезианцы положили его в основание всей своей философии, но в Англии оно не пользовалось авторитетом; Локк, Кларк и Кедворт ³⁸ не обращают на него никакого внимания и неизменно предполагают, что материи свойственна реальная, хотя и вторичная, производная сила. Каким же образом это учение стало столь преобладающим у современных метафизиков?

16

Согласно этим объяснениям и определениям, идея силы так же относительна, как идея причины, обе имеют отношение к действию или какому-нибудь другому событию, всегда соединенному с предыдущим. Когда мы рассматриваем неизвестную черту объекта, определяющую и устанавливающую степень или количество его действия, мы называем это условие его силой. Поэтому все философы согласны с тем, что действие есть мера силы; но если бы у них была идея силы, как она существует сама по себе, разве не могли бы они измерить ее саму? Спор о том, равна ли сила движущегося тела его скорости или же квадрату его скорости⁴⁰, должен был бы решаться не посредством сравнения действий силы в равные и различные промежутки времени, но посредством прямого измерения и сравнения ⁴ ‘.

Что же касается частого употребления слов сила, мощь, энергия и т.д., которые всегда встречаются как в обыденных разговорах, так и в философии, то оно еще не доказывает, что мы в каком бы то ни было случае знаем принцип, связывающий причину с действием, или в состоянии дать окончательный отчет относительно порождения одного объекта другим. В обычном употреблении эти слова связаны с очень неустойчивыми значениями, а соответствующие им идеи очень шатки и смутны. Ни одно живое существо не может привести в движение внешние тела без чувства nisus, или усилия, и каждое живое существо испытывает некоторое переживание, или чувство, при ударе или толчке, полученном от внешнего объекта, находящегося в движении. Эти ощущения, которые свойственны только живым существам и из которых a priori нельзя сделать никакого заключения, мы склонны переносить на неодушевленные объекты, предполагая, что и они испытывают подобные чувства, когда передают или воспринимают движение. Что же касается энергий, которые проявляются без того, чтобы мы соединяли с ними идею передачи движения, то здесь мы принимаем в расчет только постоянно воспринимаемое нами в ходе опыта соединение явлений; а так как мы чувствуем привычную связь между идеями, то мы переносим это чувство и на объекты, ибо нет ничего обычнее перенесения на внешние тела всякого внутреннего ощущения, вызываемого ими ⁴².

17

Преобладание доктрины свободы может быть объяснено и другой причиной, а именно ложным ощущением или же кажущимся переживанием свободы, или безразличия, во многих наших поступках. Необходимость всякого действия как материи, так и духа есть, собственно говоря, качество, присущее не действующей причине, а мыслящему, или разумному, существу, рассматривающему это действие; необходимость эта состоит исключительно в принуждении его мышления к тому, чтобы заключать о существовании данного действия на основании некоторых предшествующих объектов; точно так же свобода, противополагаемая необходимости, есть не что иное, как отсутствие такого принуждения, некоторое колебание, безразличие, которое мы чувствуем, когда переходим или же

не переходим от идеи одного объекта к идее следующего за ним. Далее, можно отметить, что, хотя, размышляя о человеческих поступках, мы редко чувствуем подобное колебание или безразличие, мы обычно можем вывести их с достаточной степенью достоверности из мотивов и склонностей действующего лица; все же часто случается, что при совершении самих поступков мы ощущаем нечто подобное; а так как все сходные объекты очень легко смешиваются друг с другом, то этот факт часто использовали как демонстративное и даже интуитивное доказательство человеческой свободы. Мы чувствуем, что в большинстве случаев наши действия подчинены нашей воле, и воображаем, будто чувствуем, что сама воля не подчинена ничему; ибо если кто-либо, отрицая это, побуждает нас к тому, чтобы испытать свою волю, то мы чувствуем, что она легко движется в разных направлениях и порождает представление о себе (или слабое хотение (уеПеку), как его называют в [философских] школах) даже там, где решения не было. Мы уверяем себя, что это представление, или слабое движение, могло бы и в то время перейти в действие, ибо, если кто станет отрицать это, мы увидим при вторичном опыте, что в настоящее время данный переход возможен; но мы не принимаем в расчет того, что своеобразное желание проявить свободу является здесь мотивом наших действий. Несомненно, что, сколько бы мы ни воображали, будто чувствуем в себе свободу, посторонний зритель обычно может заключить о наших действиях на основании наших мотивов и характера, и, даже если он не сможет этого сделать, он все-таки заключает, что вообще мог бы, если бы был вполне знаком со всеми условиями нашей ситуации и темперамента и с самыми скрытыми пружинами нашего душевного склада и характера. А в этом-то и заключается сама сущность необходимости согласно вышеизложенному учению.

18

Так, если причина определяется как то, что порождает что-либо, легко заметить, что порождение—синоним причинения. Такое же возражение можно сделать и в связи с определением причины как того, благодаря чему что-либо существует, ибо что подразумевается под словами благодаря чему'? Если бы сказали: причина есть то, после чего что-либо постоянно существует, мы поняли бы такое определение, ибо действительно мы только это и знаем в связи с данным вопросом. Это постоянство и составляет самую сущность необходимости, другой же идеи о последней у нас нет.

19

Поскольку все заключения, касающиеся фактов или причин, основаны исключительно на привычке, можно спросить: как же случается, что люди так сильно превосходят животных, а один человек—другого в [искусстве] рассуждения? Разве одна и та же привычка не оказывает одинакового влияния на всех?

Мы постараемся объяснить здесь вкратце большую разницу, существующую между человеческими умами; после этого причину различия между людьми и животными будет уже легко понять.

1. Прожив некоторое время и свыкнувшись с единообразием природы, мы приобретаем общую привычку, в силу которой всегда переносим известное на неизвестное и представляем себе, что последнее обладает сходством с первым. В силу этого общего принципа привычки мы считаем даже один эксперимент достаточным основанием для заключения и ожидаем сходного явления с некоторой степенью достоверности, если эксперимент был произведен точно и свободен от воздействия всяких посторонних условий. Поэтому считается очень важным наблюдать следствия вещей; а так как один человек может сильно превосходить другого во внимании, памяти и наблюдательности, то это делает их заключения очень различными.

2. Если действие производится благодаря совместной деятельности нескольких причин, один ум может оказаться намного более широким, чем другой, более способным объять всю систему объектов и правильно вывести их следствия.

3. Один человек способен вывести более длинный ряд следствий, чем другой.

4. Немногие люди могут думать долго, не спутывая мыслей и не принимая одну за другую; бывают разные степени этого недостатка.

20

Plutarch, in Vita Catonis Min.⁵⁰, 19.

21

Конечно, ни один индиец не мог бы знать из опыта, замерзает ли вода в холодном климате, ведь там природа находится в совершенно незнакомом ему состоянии, результаты которого он не может узнать a priori. Это было бы для него совершенно новым опытом, а результаты такового всегда неопределенны. Иногда, конечно, можно предполагать на основании аналогии, каков будет этот результат, но предположение это так и останется предположением. Надо сознаться, что в данном случае явление замерзания происходит вопреки правилам аналогии и ни один разумный индиец не мог бы его предвидеть. Действие холода на воду не постепенно и не зависит от степеней холода; как только вода достигает точки замерзания, она в одно мгновение переходит из совершенно жидкого состояния в состояние полной твердости. В силу этого подобное явление может быть названо необычным и требующим очень веских свидетельств для того, чтобы вызвать доверие у людей, живущих в теплом климате; но все же оно не чудесно и не противоречит тому порядку природы, который единообразно наблюдается нами на опыте при одинаковых условиях. Жители Суматры всегда видели воду жидкой в своем климате, и замерзание их рек должно бы считаться чудом. Но они никогда не видели воды в Московии в зимнее время и поэтому не могут знать ничего достоверного о влиянии на нее [холода] в этой стране⁵³.