Сочинения. Письма

Куняев Сергей Станиславович

РАССКАЗ О ДЕДЕ

Корнила Ильич, ты мне сказки баял, Служивый да ладный — вон ты каков! Кружилась за окнами ночь, рябая От звезд, сирени и светляков. Тогда как подкошенная с разлета В окно ударялась летучая мышь, Настоянной кровью взбухало болото, Сопя и всасывая камыш. В тяжелом ковше не тонул, а плавал Расплавленных свеч заколдованный воск, Тогда начиналась твоя забава — Лягушачьи песни и переплёск. Недобрым огнем разжигались поверья, Под мох забиваясь, шипя под золой, И песни летали, как белые перья, Как пух одуванчиков над землей! Корнила Ильич, бородатый дедко, Я помню, как в пасмурные вечера Лицо загудевшею синею сеткой Тебе заволакивала мошкара. Ножовый цвет бархата, незабудки, Да в темную сырь смоляной запал, — Ходил ты к реке и играл на дудке, А я подсвистывал и подпевал. Таким ты остался. Хмурый да ярый, Еще неуступчивый в стык, на слом, Рыжеголовый, с дудкою старой, Весну проводящий сквозь бурелом. Весна проходила речонки бродом, За пестрым телком, распустив волоса. И петухи по соседним зародам Сверяли простуженные голоса. Она проходила куда попало По метам твоим. И наугад Из рукава по воде пускала Белых гусынь и желтых утят. Вот так радость зверью и деду! Корнила Ильич, здесь трава и плес, Давай окончим нашу беседу У мельничных вызелененных колес. Я рядом с тобою в осоку лягу В упор трясинному зыбуну. Со дна водяным поднялась коряга, И щука нацеливается на луну. Теперь

бы время сказкой потешить Про злую любовь, про лесную жизнь. Четыре пня, как четыре леших, Сидят у берега, подпершись. Корнила Ильич, по старой излуке Круги расходятся от пузырей, И я, распластав, словно крылья, руки, Встречаю молодость на заре. Я молодость слышу в птичьем крике, В цветенье и гаме твоих болот, В горячем броженье свежей брусники, В сосне, зашатавшейся от непогод. Крест не в крест, земля — не перина, Как звезды, осыпались светляки, — Из гроба не встанешь, и с глаз совиных Не снимешь стертые пятаки. И лучший удел — что в забытой яме, Накрытой древнею синевой, Отыщет тебя молодыми когтями Обугленный дуб, шелестящий листвой. Он череп развалит, он высосет соки, Чтоб снова заставить их жить и петь, Чтоб встать над тобою крутым и высоким, Корой обрастать и ветвями звенеть! 1929

ОХОТА С БЕРКУТАМИ

Ветер скачет по стране, и пыль Вылетает из-под копыт. Ветер скачет по степи, и никому За быстроногим не уследить. Но, как шибко он ни скакал бы, Всё равно ему ни за что Степь до края не перескакать, Всю пустыню не пересечь. Если он пройдет Павлодар И в полынях здесь не запутается, Если он взволнует Балхаш И в рябой воде не утонет, Если даже море Арал Ему глаз камышом не выколет, — Всё равно завязнут его копыта В седых песках Кзыл-Куум! Ое-й! Если в Иртыше человек утонет, То его оплакивать остается. Солнце ж множество множеств дней Каждый день неизменно тонет, Для того чтоб опять подняться И сиять над нашею степью, И сиять над каждой юртой И над всем существующим сразу, И сиять над нашей охотой! Начинаем мы нашу охоту Под рябым и широким небом, Начинаем мы наш промысел На степи, никем не измеренной. Начинаем мы нашу погоню Под высоким, как песня, солнцем, Пусть сопутствуют нашей охоте Ветер и удача совместно, Пусть сопутствуют нашему промыслу Еще раз удача и ветер, Пусть помогут нашей погоне Ветер, дующий на нас, и удача! Так смотри же, молодой беркутенок, Как нахохлился старый беркут, Так смотрите, беркуты наши, зорко — Вы охотники и мужчины! Оба вы в цветных малахаях, Остры ваши синие клювы, Крепки ваши шумные крылья, И хватаетесь вы когтями За тяжелую плеть хозяина. Так смотрите, беркуты наши, зорко — Над полынями кружит коршун. Вы не будьте ему подобны: Не охотник он, а разбойник; Лысый хан прожорливых сусликов Беркутам нашим не товарищ! Вон взметнулась наша добыча, Длинная старая лисица, Чернохребетная, огневая И кривая на поворотах. Вон, как огонь, она мчится быстро. Не давайте огню потухнуть! Горячите коней, охотники! Окружайте ее, охотники! Выпускайте беркутов в небо! Мы забыли, где Каркаралы, Мы забыли, где наш аул, Мы забыли, где Павлодар. Не четыре конца у степи, а восемь, И не восемь, а сорок восемь, И не столько, во много больше. И летит молодой беркутёнок Малахаем, сброшенным с неба; И проносится старый беркут, Как кусок веселого дыма; И проносимся все мы сразу — Ветер, птицы, удача, всадники — По курганам за рыжим пламенем. Мы настигли свою добычу, Мы поймали ее: лисица Мчится с беркутом на загривке, Мчится двадцать аршин и падает, И ноздрями нюхает землю. Ой, хорош молодой беркутёнок! Научил его старый беркут. Эй, хорош ты, дующий ветер! Ты помог нам выследить зверя. И привязывают охотники К поясу пламя рыжее. 1931

КОНЬ

Замело станицу снегом — белым-бело. Путался протяжливый волчий в о лок, И ворон откуда-то нанесло, Неприютливых да невеселых. Так они и ос ы пались у крыльца, Сидят раскорячившись, у хозяина просят: «Вынеси нам обутки, Дай нам мясца, винца… Оскудела сытая В зобах у нас осень». А у хозяина беды да тревоги, Прячется пес под лавку — Боится, что пнут ногой, И детеныш, холстяной, розовоногий, Не играет материнскою серьгой. Ходит павлин-павлином В печке огонь, Собирает угли клювом горячим. А хозяин башку стопудовую Положил на ладонь — Кудерь подрагивает, плечи плачут. Соль и навар полынный Слижет с губ, Грохнется на месте, Что топором расколот, Подымется, накинет буланый тулуп И выносит горе свое На уличный холод. Расшатывает горе дубовый пригон. Бычьи его кости Мороз ломает. В каждом бревне нетесаном Хрип да стон: «Что ж это, голубчики, Конь пропадает! Что ж это — конь пропадает. Родные!» — Растопырил руки хозяин, сутул. А у коня глаза темные, ледяные. Жалуется. Голову повернул. В самые брови хозяину Теплом дышит, Теплым ветром затрагивает волоса: «Принеси на вилах сена с крыши». Губы протянул: «Дай мне овса». «Да откуда ж?! Милый! Сердце мужичье! Заместо стойла Зубами сгрызи меня…» По свежим полям, По луговинам По-птичьи Гриву свою рыжую Уносил в зеленя! Петухами, бабами в травах смятых Пестрая станица зашумела со сна, О цветах, о звонких пегих жеребятах Где-то далеко-о затосковала весна. Далеко весна, далеко, — Не доехать станичным телегам. Пело струнное кобылье молоко, Пахло полынью и сладким снегом. А потом в татарской узде, Вздыбившись под объездчиком сытым, Захлебнувшись В голубой небесной воде, Небо зачерпывал копытом. От копыт приплясывал дом, Окна у него сияли счастливей, Пролетали свадебным, Веселым дождем Бубенцы над лентами в гриве!.. …Замело станицу снегом — белым-бело. Спелой бы соломки — жисти дороже! И ворон откуда-то нанесло, Неприветливых да непригожих. Голосят глаза коньи: «Хозяин, ги-ибель, Пропадаю, Алексеич!» А хозяин его По-цыгански, с оглядкой, На улку вывел И по-ворованному Зашептал в глаза: «Ничего… Ничего, обойдется, рыжий. Ишь, каки снега, дорога-то, а!» Опускалась у хозяина ниже и ниже И на морозе седела голова. «Ничего, обойдется… Сено-от близко…» Оба, однако, из этих мест. А топор нашаривал В поленьях, чисто Как середь ночи ищут крест. Да по прекрасным глазам, По карим С размаху — тем топором… И когда по целованной Белой звезде ударил, Встал на колени конь И не поднимался потом. Пошли по снегу розы крупные, мятые, Напитался ими снег докрасна. А где-то далеко заржали жеребята, Обрадовалась, заулыбалась весна. А хозяин с головою белой Светлел глазами, светлел, И небо над ним тоже светлело, А бубенец зазвякал Да заледенел… 1932

СЕРДЦЕ

Мне нравится деревьев стать, Июльских листьев злая пена. Весь мир в них тонет по колено. В них нашу молодость и стать Мы узнавали постепенно. Мы узнавали постепенно, И чувствовали мы опять, Что тяжко зеленью дышать, Что сердце, падкое к изменам, Не хочет больше изменять. Ах, сердце человечье, ты ли Моей доверилось руке? Тебя как клоуна учили, Как попугая на шестке. Тебя учили так и этак, Забывши радости твои, Чтоб в костяных трущобах клеток Ты лживо пело о любви. Сгибалась человечья выя, И стороною шла гроза. Друг другу лгали площадные Чистосердечные

глаза. Но я смотрел на всё без страха, — Я знал, что в дебрях темноты О кости черствые с размаху Припадками дробилось ты. Я знал, что синий мир не страшен, Я сладостно мечтал о дне, Когда не по твоей вине С тобой глаза и души наши Останутся наедине. Тогда в согласье с целым светом Ты будешь лучше и нежней. Вот почему я в мире этом Без памяти люблю людей! Вот почему в рассветах алых Я чтил учителей твоих И смело в губы целовал их, Не замечая злобы их! Я утром встал, я слышал пенье Веселых девушек вдали, Я видел — в золотой пыли У юношей глаза цвели И снова закрывались тенью. Не скрыть мне то, что в черном дыме Бежали юноши. Сквозь дым! И песни пели. И другим Сулили смерть. И в черном дыме Рубили саблями слепыми Глаза фиалковые им. Мело пороховой порошей, Большая жатва собрана. Я счастлив, сердце, — допьяна, Что мы живем в стране хорошей, Где зреет труд, а не война. Война! Она готова сворой Рвануться на страны жилье. Вот слово верное мое: Будь проклят тот певец, который Поднялся прославлять ее! Мир тяжким ожиданьем связан. Но если пушек табуны Придут топтать поля страны — Пусть будут те истреблены, Кто поджигает волчьим глазом Пороховую тьму войны. Я призываю вас — пора нам, Пора, я повторяю, нам Считать успехи не по ранам — По веснам, небу и цветам. Родятся дети постепенно В прибое. В них иная стать, И нам нельзя позабывать, Что сердце, падкое к изменам, Не может больше изменять. Я вглядываюсь в мир без страха, Недаром в нем растут цветы. Готовое пойти на плаху, О кости черствые с размаху Бьет сердце — пленник темноты. 1932

ЛЕТО

1

Поверивший в слова простые, В косых ветрах от птичьих крыл, Поводырем по всей России Ты сказку за руку водил. Шумели Обь, Иртыш и Волга, И девки пели на возах, И на закат смотрели до-о-лго Их золоченые глаза. Возы прошли по гребням пенным Высоких трав, в тенях, в пыли, Как будто вместе с первым сеном Июнь в деревни привезли. Он выпрыгнул, рудой, без шубы, С фиалками заместо глаз, И,крепкие оскалив зубы, Прищурившись, смотрел на нас. Его уральцы, словно друга, Сажали в красные углы, Его в вагонах красных с юга Веселые везли хохлы. Он на перинах спал, как барин, Он мылся ключевой водой, В ладони бил его татарин На ярмарке под Куяндой. Какой пригожий! А давно ли В цветные копны и стога Метал январь свои снега, И на свободу от неволи Купчиху-масленицу в поле Несла на розвальнях пурга! Да и запомнится едва ли Средь всяческих людских затей, Что сани по ветру пускали, Как деревянных лебедей? Но сквозь ладонь взгляни на солнце Весь мир в березах, в камыше, И слаще, чем заря в оконце, Медовая заря в ковше. Когда же яблоня опала? А одуванчик? Только дунь! Под стеганые одеяла К молодкам в темень сеновала Гостить повадился июнь. Ну, значит, ладны будут дети — Желтоволосы и крепки, Когда такая сладость в лете, Когда в медовом, теплом свете Сплетает молодость венки. Поверивший в слова простые, В косых ветрах от птичьих крыл, Ты, может, не один в России Такую сказку полюбил. Да то не сказка ль, что по длинной Дороге в травах, на огонь, Играя, в шубе индюшиной, Без гармониста шла гармонь? Что ель шептала: «Я невеста», Что пух кабан от пьяных сал, Что статный дуб сорвался с места И до рассвета проплясал!

2

Мы пьем из круглых чашек лето. Ты в сердце вслушайся мое, Затем так смутно песня спета, Чтоб ты угадывал ее. У нас загадка не простая… Ты требуй, вперекор молве, Чтоб яблони сбирались в стаи, А голуби росли в траве. Чтоб на сосне в затишье сада Свисала тяжко гроздь сорок — Всё это сбудется, как надо, На урожаи будет срок! Ну, а пока не стынет в чашке Зари немеркнущая гладь, Пока не пробудилась мать, Я буду белые ромашки, Как звезды в небе, собирать. Послушай, синеглазый, — тихо… Ты прошепчи, пропой во мглу Про то монашье злое лихо, Что пригорюнилось в углу. Крепки, желтоволосы дети, Тяжелый мед расплескан в лете, И каждый дождь — как с неба весть. Но хорошо, что горечь есть, Что есть над чем рыдать на свете!

3

Нам, как подарки, суждены И смерти круговые чаши, И первый проблеск седины, И первые морщины наши. Но посмотри на этот пруд — Здесь будет лед, а он в купавах. И яблони, когда цветут, Не думают о листьях ржавых. Я снег люблю за прямоту, За свежесть звезд его падучих И ненавижу только ту Ночей гнилую теплоту, Что зреет в задремавших сучьях. Так стережет и нас беда… Нет, лучше снег и тяжесть льда! Гляди, как пролетают птицы, Друг друга за крыло держа. Скажи, куда нам удалиться От гнили, что ползет, дрожа, От хитрого ее ножа? Послушай, за страною синей, В лесу веселом и густом, На самом дне ночи павлиньей Приветливый я знаю дом. С крылечком узким вместо лапок, С окном зеленым вместо глаз, Его цветов чудесный запах Еще доносится до нас. От ветра целый мир в поклонах. Все люди знают, знаешь ты, Что синеглазые цветы Растут не только на иконах. Их рисовал не человек, Но запросто их люди рвали, И если падал ранний снег, Они цвели на одеяле, На шалях, на ковре цвели, На белых кошмах Казахстана, В плену затейников обмана, В плену у мастеров земли. О, как они любимы нами! Я думаю: зачем свое Укрытое от бурь жилье Мы любим украшать цветами? Не для того ль, чтоб средь зимы Глазами злыми, пригорюнясь, В цветах угадывали мы Утраченную нами юность? Не для того ль, чтоб сохранить Ту необорванную нить, Ту песню, что еще не спета, И на мгновенье возвратить Медовый цвет большого лета? Так, прислонив к щеке ладонь, Мы на печном, кирпичном блюде Заставим ластиться огонь. Мне жалко, — но стареют люди… И кто поставит нам в вину, Что мы с тобой, подруга, оба, Как нежность, как любовь и злобу, Накопим тоже седину?

4

Вот так калитку распахнешь И вздрогнешь, вспомнив, что, на плечи Накинув шаль, запрятав дрожь, Ты целых двадцать весен ждешь Условленной вчера лишь встречи. Вот так: чуть повернув лицо, Увидишь теплое сиянье, Забытых снов и звезд мельканье, Калитку, старое крыльцо, Река блеснет, блеснет кольцо, И кто-то скажет: «До свиданья!..» 30 июля 1932. Кунцево

ПЕСНЯ О ГИБЕЛИ КАЗАЧЬЕГО ВОЙСКА

1

Что же ты, песня моя, Молчишь? Что же ты, сказка моя, Молчишь? Натянутые струны твои — Камыш, Веселые волны твои, Иртыш! Веселые волны твои Во льду, С песней рука в руку По льду иду, С ветром рука в руку Скольжу-бегу: «Белые березы росли В снегу», С милой рука в руку Смеюсь-бегу. Перстнем обручальным Огонь в снегу. Теплый шепот слышит, Дрожь затая, Холодная-льдистая Рука твоя. Разве не припомнишь ты Обо мне — Ледяное кружево На окне. Голубь мертвым клювом К окну прирос, А пером павлиньим Оброс мороз.

2

Я не здесь ли певал песни-погудки: Сторона моя — зеленые дудки. Я не здесь ли певал шибко да яро На гусином перелете у Красного Яра? Молодая жизнь моя бывала другою, Раскололась бубенцом под крутой дугою. Что ж, рассмейся, как тогда, не кори напраслиной, Было тесно от саней на широкой масленой, Были выбиты снега — крепкими подковами, Прокатилась жизнь моя — полозами новыми. Были песни у меня — были, да вышли У крестовых прорубей, на чертовом дышле. Без уздечки, без седла на месяце востром Сидит баба-яга в сарафане пестром. Под твоим резным окном крутят метели, На купецкой площади — голуби сели. Коль запевка не в ладу, начинай сначала, Едет поп по улице на лошади чалой, Идут бабы за водой, бегут девки по воду. — По каким таким делам, по какому поводу? Бегут девки по воду, с холоду румяные, Коромысла на плечах — крылья деревянные. Запевала начинай — гармонист окончит. Начинай во весь дух, чтобы кончить звонче, Чтоб на полном скаку у лохматой вьюги На тринадцатой версте лопнули подпруги.