Сочинения

Лакан Жак

Отныне невозможно не сделать общую теорию символа осью новой классификации наук, в которой науки о человеке вновь займут центральное место как науки о субъективности. Позвольте мне обозначить ее основной принцип, который, разумеется, не исключает дальнейшего развития.

Символическая функция предстает как двойное движение внутри субъекта: человек делает объект своего действия, но только для того, чтобы в свое время вернуть этому действию его место в качестве основания. В этой эквивокации, действующей в каждое мгновение, заключается весь процесс функции, в которой действие и знание чередуются.

Два

примера, один из которых взят из учебной аудитории, а другой - из повседневной жизни нашего времени:

– первый, математический: первая фаза - человек объективирует в двух кардинальных числах две коллекции, которые он сосчитал; вторая фаза - с помощью этих чисел он реализует акт их сложения (ср. пример, приведенный Кантом во введении к трансцендентальной эстетике, раздел IV, во втором издании "Критики чистого разума");

– второй, исторический: фаза первая - человек, работающий на уровне производства в нашем обществе, считает себя принадлежащим к пролетариату; фаза вторая - во имя принадлежности к нему он присоединяется к всеобщей забастовке.

Если эти два примера взяты из областей, которые для нас наиболее контрастны в сфере конкретного - первый включает в себя операцию, всегда открытую математическому закону, второй – наглое лицо капиталистической эксплуатации, - то это потому, что, хотя они кажутся далекими друг от друга, их последствия составляют наше существование, и именно потому, что они встречаются друг с другом в конкретном в двойном обратном порядке: самая субъективная из наук создает новую реальность, а тень социального распределения вооружается символом в действии.

Здесь противопоставление точных наук и тех, для которых нет причин отказываться от названия "предположительные", уже не кажется приемлемым - за отсутствием каких-либо оснований для такого противопоставления.

Ведь точность следует отличать от истины, а предположение не исключает строгости. И даже если экспериментальная наука черпает свою точность из математики, ее отношение к природе не становится менее проблематичным.

В самом деле, если наша связь с природой побуждает нас поэтически задуматься, не ее ли собственное движение мы заново открываем в нашей науке, то настановится ясно, что наша физика - это просто умственная фабрикация, инструментом которой является математический символ

. ... cette voix

Кто знает, когда она зазвучит.

Не быть больше голосом человека

Не меньше, чем онды и дерева,

Ведь экспериментальная наука определяется не столько величиной, к которой она фактически применяется, сколько измерением, которое она вводит в реальность.

Это можно увидеть на примере измерения времени, без которого экспериментальная наука была бы невозможна. Часы Гюйгенса, которые одни придали экспериментальной науке точность, - это всего лишь орган, воплощающий гипотезу Галилея о равноускоренности тел, то есть гипотезу о равномерном ускорении, которое наделяет своим законом, поскольку оно одно и то же, любой вид падения.

Забавно отметить, что прибор был закончен до того, как стало возможным проверить гипотезу наблюдением, и что этим фактом часы сделали наблюдение бесполезным в то же время, когда они предложили ему инструмент своей строгости.

Но математика может символизировать

и другой вид времени, в частности, интерсубъективное время, структурирующее человеческие действия, формулы которого нам начинает давать теория игр, все еще называемая стратегией, но которую лучше называть стохастикой.

Автор этих строк попытался продемонстрировать в логике софизма временные источники, через которые человеческое действие, в той мере, в какой оно упорядочивает себя в соответствии с действием другого, находит в скансировании своих колебаний наступление своей определенности; а в завершающем его решении это действие, данное другому - которое оно включает в себя с этого момента - вместе с его последствиями, вытекающими из прошлого, его смысл-будущее.

В этой статье показано, что именно уверенность, ожидаемая субъектом в "момент понимания", которая, благодаря поспешности, ускоряющей "момент заключения", определяет в другом решение, которое делает собственное движение субъекта ошибкой или истиной.

На этом примере видно, как математическая формализация, вдохновившая булеву логику, не говоря уже о теории множеств, может привнести в науку о человеческом действии структуру интерсубъективного времени, которая необходима психоаналитическому предположению, если оно хочет обеспечить свою собственную строгость.

Если, с другой стороны, история техники историка показывает, что ее прогресс определяется идеалом идентификации субъективности историка с конституирующей субъективностьюпервичной историзации, в которой событие очеловечивается, ясно, что психоанализ находит здесь свои точные опоры: то есть в знании, как реализующем этот идеал, и в лечебной эффективности, как находящей в нем свое оправдание. Пример истории также рассеет, как мираж, то обращение к опытной реакции, которое овладевает и нашей техникой, и нашей теорией, поскольку фундаментальная историчность события, которую мы сохраняем, достаточна для того, чтобы представить себе возможность субъективного воспроизведения прошлого в настоящем.

Более того, этот пример позволяет нам понять, как психоаналитическая регрессия подразумевает то прогрессивное измерение истории субъекта, которое Фрейд подчеркивал как отсутствующее в юнгианской концепции невротической регрессии, и мы понимаем, как сам опыт обновляет эту прогрессию, гарантируя ее облегчение.

Наконец, обращение к лингвистике познакомит нас с методом, который, проводя различие между синхроническими и диахроническими структурами языка, позволит нам лучше понять различное значение, которое принимает наш язык в интерпретации сопротивлений и переноса, или даже дифференцировать эффекты, свойственные репрессии, и структуру индивидуального мифа при неврозе навязчивых состояний.

Список дисциплин, названных Фрейдом в качестве тех, которые должны составлять дисциплины, необходимые для идеального факультета психоанализа, хорошо известен. Помимо психиатрии и сексологии, мы находим "историю цивилизации, мифологию, психологию религий, историю литературы и литературную критику".

Вся эта группа предметов, определяющих курс обучения технике, обычно вписывается в описанный мной эпистемологический треугольник, который своим методом обеспечивает продвинутый уровень обучения аналитической теории и технике.