Софринский тарантас

Брежнев Александр Петрович

Не выдержав всего этого, он, выскочив из дома, ринулся в сторону горизонта. Он бежал к трубам. Он кричал, он звал народ за собой. Но люди испугались разбоя. Они мигом сообразили, как надо поступить с сумасшедшим.

Кто-то ударил его палкой по голове. Затем его повалили наземь. А заводской сторож даже пытался натравить собак.

Находясь у основания самой крупной заводской трубы, он хмельными полудетскими глазами смотрел на окружившую его толпу и понимал, что он бессилен. Однако упрямство взяло свое. Раскидав всех, он кинулся

на трубу и стал подниматься по ней. Ему казалось, что, если, он не остановит дым, его убьют.

Пришлось два цеха временно остановить, чтобы перестал идти дым. С сумасшедшим вступили в переговоры. А уж потом, исстрадавшегося душой и обессиленного физически, его с трудом сняли пожарники.

…Шел мелкий дождь. В черном беззвездном небе то и дело грохотал гром. Грозный ночной ветер гнул деревья и как пьяный цеплялся за водосточные трубы, разбрызгивая по сторонам непрерывно журчавшую дождевую воду.

— Открывайте! Вы слышите? Открывайте!

Я стучал в намокшую дверь с табличкой «Приемное отделение». Наконец-то в зарешеченных окнах вспыхнул свет, но дверь не открывали.

— Вы в окно им потарабаньте, да посильнее… — посоветовал шофер и засигналил.

Я подошел к закрашенному окну и начал стучать согнутыми пальцами сильно и непрерывно. Почему-то я не обращал внимания на то, что мои новенькие чешские туфельки давным-давно промокли, а наглаженные брюки превратились бог знает во что, они липли к ногам, точно лейкопластырь.

Через две минуты в коридоре затарахтело ведро и грубый женский голос прокричал:

— Ладно, слышим, не глухие! Толком поесть не дадите! Все везете и везете, завозили уже все, ведьмяки…

Щелкнул замок. Заскрежетал и по-мышиному пискнул засов. Дверь открылась. Толстая высокая баба в длинном халате и в белом, бантиком повязанном платке на голове, накинув на себя клеенку, переступила лужу и вышла на свет.

— Чего привезли? — посмотрев на меня, спросила она. — Буйного, пьяного или спокойного? А то, может, вы не к нам привезли, так я в другой корпус пошлю.

— У нас галлюцинаторный синдром. Вот здесь все записано, — ответил я и мокрыми руками подал сопроводительный лист.

Выглядывая из узкой щели клеенки, санитарка попыталась что-то прочесть на бумажке, а затем передумала и соглашающе кивнула:

— Коль с бумажкой, то к нам…

Дождь полил сильнее. Красный крест на самой верхней фаре автомашины давным-давно промок и теперь походил на свежую человеческую кровь. Угловатая тень выделилась на одном из зарешеченных окон, затем исчезла.

— Чай, городские будете? — спросила она.

— Да нет, из поселка, — ответил я, выводя из машины больного.

— Где химзавод, что ли?

— Да… да… где химзавод.

— Ну ладно, давайте его мне…

И толстая баба, цепко взяв больного за руку, перепрыгнула булькающую лужу и оказалась на сухом порожке.

— Минуточку… — попросил я ее и протянул санитарке две черные ножки

от рояля. — Возьмите, это с ним. Он все время говорил, что это его руки.

— Что-о? — вскипела та и, емко задышав, вылупила глаза. — Еще чего не хватало… Видите ли, он больных слушает. Да наши больные вам чего угодно наговорят. Даром что безголовые, а они усе… усе… могут…

Однако она все же взяла ножки и, взяв их, заметила, что больной успокоился и перестал дрожать.

Больной не заметил, как омытые дождем деревья необыкновенно нежно наклонились над ним.

Санитарка заставила больного постоять в луже, помыть туфли, а затем пропустила его вперед. Две черные ножки от рояля она, хмыкнув, сунула в свой огромный карман.

— Вот ведь чепуха какая, вроде и руки у него на месте, а он рояльные ножки заместо рук с собой приволок… — удивилась она и толкнула больного в узенький коридор.

Наступало утро. А мелкий дождик продолжал шуметь.

— Пьяный небось? — как-то насмешливо-грустно спросил меня шофер.

— Да нет… нет… он абсолютно трезв… — ответил я ему.

Он в удивлении посмотрел на меня.

— Доктор, ну так отчего ж тогда все это произошло? — видимо, случай этот тронул его не на шутку.

Я не знал, что и ответить ему.

Дождевые капли, ритмично разбиваясь о лобовое стекло, падали вниз под колеса. Сгорбившиеся телефонные столбы, сопровождающие лесополосу по правой стороне, плыли в воздухе и дрожали. А вдали, ближе к горизонту, неподвижно стояло над зеленым лесом большое черное облако. А под ним, точно мумии, крохотные трубы.

Водитель пристально посмотрел на них, а потом, вытерев нос, с обидой опустил свой взгляд куда-то вниз.

Вырвавшись на асфальт, мы лихо обогнали водовоза на лошадке. Он неумело поприветствовал нас рукой, потом что-то крикнул и вскоре совсем исчез в мягком теплом сумраке.

Везу женщину с головными болями в больницу. Ее сопровождает муж. Он сидит в машине и нервно указывает мне, какие инъекции надо делать и какие давать таблетки.

Превозмогая головную боль, женщина шепчет:

— Доктор, вы представляете, ощущение такое, словно кто-то кипятком обварил мне мозг…

Не лицо у нее, а маска, полная глубокой печали. После обезболивающих инъекций она еще более застонала и надсадно заскрежетала зубами.

Всю дорогу я только и видел перед собою ее голову с то и дело слипающимися глазами и ее руки, которыми она с жадностью обхватывала виски. На пухлых пальчиках ее блестели кольца, перстни, а на правом указательном у нее было два кольца, одно простенькое, другое с бриллиантами. Цельным желтым цветом блистало золото, и разноцветные камни ярко светились у ее головы. Муж ее, в туго-натуго застегнутой на груди шинели с новенькими майорскими погонами, громко требовал, чтобы я не тянул зря время, а поскорее делал больной морфий или что-нибудь в этом роде.