Софья Васильевна Ковалевская
Шрифт:
«Чужеземная птичка бдаа встречена с большим энтузиазмом стокгольмцами 80-х годов, особенно в кругах, близких к Высшей школе, которых она победила своим очарованием, интеллигентностью и остроумием. Она была так популярна, что на одном приглашении на зраный вечер к профессору Ретциусу с супругой было специально обозначено на обратной стороне пригласительной карточки: «Профессор Ковалевская и Фритиоф Нансен обещали приехать».
Известно, что Софья Васильевна прониклась большим интересом к проекту Фритиофа Нансена лыжного перехода через ледяное плато Гренландии. Много лет спустя, когда Ф. Нансен посетил Советский Союз, Н. К. Вержбицкий, сопровождавший его во время путешествия по Армении, задал ему вопрос о Ковалевской.
В той же «Свенска Дагбладет» были приведены воспоминания младшей дочери Гюльденов Тюры, ставшей потом г-жой Клинковстрем, «которая сохранила в своей памяти много мелких черт из будничной жизни великой Сони Ковалевской». Она вспоминала, какое вкусное варенье варила Ковалевская и какие красивые вышивки она дарила друзьям. В газете опубликован также интересный рассказ Гунхильд Теген о дружбе Ковалевской и А.-Ш. Леффлер под заголовком «Микеланджело в беседах»:
«Когда замечательный математик Соня Ковалевская поселилась осенью 1883 г. в Стокгольме, она была встречена полным ожидания приветливым академическим обществом. Прежде всего, среди тех, кто приветливо встретил Соню Ковалевскую, была семья Миттаг-Леффлера — профессор Гёста Миттаг-Леффлер, сам знаменитый математик, энергично устроил все, что касалось материальной стороны жизни нового доцента-женщины, и его сестра, уже знаменитая Анна-Шарлотта, по мужу Эдгрен, была готова подружиться с интеллектуальной женщиной...
т
5*
Их можно назвать двумя выдающимися женщинами, которые должны были хорошо подходить друг другу. Ш своему характеру и как личности они были очень различны и потому действовали стимулирующим образом друг на друга. Соня Ковалевская, видимо, оказывала стимулирующее действие на весь интеллектуальный мир Стокгольма в течение тех лет, когда она работала там.
Эллен Кей описывает Анну-Шарлотту как хозяйку дома: на ее вечерах царили покой и уют, у нее не было стремления выделять себя, она выявляла все лучшее у других и позволяла им быть интересными, потому что она умела говорить о вещах, которые были для нее близкими. Она никогда не принуждала людей казаться гениальными или остроумными, потому что хозяйка дома была сама естественной. Она была непритязательной. Когда она молчала, она выглядела несколько хмурой — это видно по фотогра-* фиям, но когда она говорила или улыбалась, ее лицо светилось. Она была осторожна в своих суждениях и никогда не ощущала потребности в категорически сформулированных взглядах.
Такова была Анна-Шарлотта, „древнешведский тип“...
А какова была Соня, русская? Эллен Кей с большой нежностью и уважением описывает также и ее. Блестящий человек для общества, „Микеланджело в беседах“, который с большой энергией бросается на какую-либо тему и разрабатывает ее с гениальностью. Она наслаждалась тем, что по интуиции конструировала личность, судьбу, из ничего, из жеста, интонации. Она наслаждалась дискуссиями ради них самих — „она сама строила ветряные мельницы, и кончала тем, что нападала на них“. И Анна-Шарлотта слушала улыбаясь и никогда не решалась прервать поток этой речи на ломаном шведском языке — такой глубокой, бурлящей, юмористической, такой лиричной и меткой.
Для нервной Сони гармоническое существо Анны-Шарлотты было благотворным, хотя, может быть, иногда также вызывало раздражение. А для Анны-Шарлотты живость и внутреннее богатство Сони были стимулирующими и плодотворными.
В первый раз, когда они встретились — это
132
догадывалась. „Так велика была сила Сони над внутренними мыслями другого человека“,— говорит она позднее в биографии, когда вспоминает об этой первой встрече» [ 171 ].
В газете «Стокгольме Тидниген» 14 января 1950 г. появилась интересная статья. Она начиналась так:
« „Если академия начнет избирать в свои члены женщин, то на ком же из сотворенных существ она тогда должна остановиться?“ — изумлялся секретарь Академии наук профессор Линдхаген, когда однажды в 80-х годах прошлого столетия зашла речь о том, чтобы избрать профессора математики Стокгольмской Высшей школы Соню Ковалевскую, знаменитого в Европе математика, в академики.
Она на самом деле и не была избрана, и должно было пройти тридцать лет, прежде чем Шведская академия нашла, на ком из сотворенных существ можно „остановиться“ без слишком большого риска. На этот раз таким человеком, как мы знаем, оказалась Сельма Лагерлёф» \
Юбилей Вейерштрасса
Семьдесят лет Вейерштрассу исполнялось 31 октября 1885 г., и немецкие математики уже в 1884 г. начали готовиться к юбилею. Софья Васильевна.получила письмо, на- цисанное 3 февраля 1884 г., от берлинского математика Лацаруса Фукса [ИМ 14], возглавлявшего комиссию по чествованию Вейерштрасса. В нем он просит Ковалевскую, как члена комиссии, разослать 25 экземпляров, в основном русским математикам, обращения по поводу чествования юбиляра. А. В. Васильев из Казани еще не ответил на нос* данное ему письмо, поэтому, пишет Фукс, придется сдать в печать обращение без его подписи.
Л. Фукс сообщает, что пущено в ход дело об альбоме, бюсте и медали с изображением Вейерштрасса.
От А. В. Васильева, с которым Ковалевская познакомилась в Берлине, где он слушал лекции Кронекера, она получила письмо (без даты, относящееся к 1885 г.).
Многоуважаемая Софья Васильевна, прежде всего позвольте мне принести Вам мою искреннюю благб- дарность за память. С начала зимы мне несколько раз хотелось письмом в Стокгольм поздравить Вас с исполнением прекрасной
* Речь идет о разных академиях: Ковалевскую Миттаг-Леффлер хотел ввести в Академию наук Швеции, а Сельма Лагерлёф стала членом Шведской академии (без слова «наук»), т. е. академии для изучения шведского языка и литературы.
133
мысли занять кафедру, но боялся, что это будет с моей стороны излишней смелостью.
Само собой разумеется, что Ваше лестное предложение принять участие в подписке на подарок Вейерштрассу мне как нельзя более приятно. Подумавши, я решился поступить следующим образом: напечатал воззвание, один из экземпляров которого я Вам прилагаю; я разослал его всем русским математикам, мне известным по имени, затем в каждом из университетских городов я просил кого-нибудь принять на себя более деятельное участие в подписке, в Петербурге — Сохоцкого, в Москве — Бугаева, Киеве — Ермакова, в Одессе — Слещинского.
Деньги было бы неудобно пересылать ко мне в Казань, поэтому я просил пересылать их в Берлин профессору Фуксу. Но я думал, что, кроме того, многим нашим соотечественникам будет всего приятнее послать деньги на подарок Вейерштрассу через его знаменитую русскую ученицу, и потому я осмелился выставить также адрес С. В. Ковалевской. Надеюсь, что она мне извинит это.
Вот, многоуважаемая Софья Васильевна, что мне удалось сделать. Не знаю, каковы будут результаты. Через неделю я думаю послать деньги отсюда, пожертвованные нашим маленьким математическим обществом... [РМ 20].