Соколы
Шрифт:
Писатель-патриот бил предупреждающе в набат о грядущей беде, которую готовили стране наследники Троцкого — сионисты. Он предупреждал власть, призывал народ к бдительности, раскрывал методы вражеской деятельности: духовное растление молодежи, оплевывание национальных святынь — все то, что впоследствии подтвердилось на практике в наше проклятое время. Анатолий Иванов — один из немногих писателей второй половины столетия пророчески и в деталях предсказал грядущее крушение великой державы, назвав конкретно ее врагов. («Так это умел делать Троцкий»). Он поименно знал «агентов влияния» и их властных покровителей, видел, как они закладывают идеологические мины и фугасы под фундамент Советской власти. Запомнили и сионисты своего «оппонента» и взяли его на прицел, старались его унизить, оклеветать. Особенно распоясались они после разрушения СССР, свержения Советской власти и установления в России сионистской диктатуры. К сожалению, к набатному голосу патриотической русской интеллигенции ни в Кремле, ни на Старой площади не прислушались. Напротив, травили тех, кто срывал маски с «агентов влияния», навешивали на них ярлыки «антисемитов», «фашистов» для острастки шабес-патриотов, и те слово «сионизм» произносили шепотом, а слово «еврей» —
P.S. Эта статья написана в связи с 70-летним юбилеем Анатолия Иванова, но не была в свое время опубликована. И сейчас, когда мы проводили в последний путь великого русского писателя, хочется высказать несколько замечаний, связанных как с творчеством, так и с личностью Анатолия Степановича.
Да, бесспорно Иванов еще при жизни вошел в блестящую плеяду классиков русской изящной словесности, стал достойным продолжателем великого дела Горького, Л.Толстого, Сергеева-Ценского, Шолохова, Леонова. Как и они, он был художником слова, подлинно народным писателем, поднимающим в своем творчестве глубинные эпические пласты духовной и общественно-социальной жизни. Он мастерски воскрешал драматические картины отечественной истории, создавая объемные, скульптурные портреты персонажей, раскрывая их индивидуальные характеры и духовный мир. Он был историком, аналитиком, ясновидцем, наделенным божественным даром заглянуть за горизонт, в грядущее. Он пророчески предсказывал предстоящие беды России, то позорное и трагическое болото, в котором оказалось наше, многострадальное Отечество в сегодняшнее мерзопакостное время предательства, лицемерия и лжи, нравственного и духовного разложения, физического вымирания великого народа. Апостол совести и добра, он был и пророком, предупреждая о готовящейся большой беде. Его понимали рядовые читатели, но не хотели слышать власть имущие — агенты и лакеи злейшего врага человечества — сионизма.
Он был добрым товарищем; многие литераторы, и не только молодые, но и постарше его, находили в нем поддержку и участие. Я это испытал на своей творческой судьбе. Когда меня нещадно травила сионистская критика, он вдруг приехал ко мне на дачу. Мы до того не были знакомы. Вошел в кабинет, массивный, немного угловатый, сказал негромко, как бы стесняясь: «Вот приехал посмотреть на возмутителя спокойствия, опального писателя», — протянул мне могучую руку и обнял. В ту первую встречу он подарил мне с трогательной надписью «Тени исчезают в поддень». Просил меня не обращать внимание на критический визг и лай, а в творчестве не сворачивать с однажды избранного пути. Сам он всегда был верен своим убеждениям, не делал реверансов в сторону недругов России Солженицына и Астафьева, как это делали некоторые литературные шабес-патриоты. Он был истинным патриотом, душевидцем и страдальцем России. Его необыкновенный талант вызывал зоологическую ненависть и злобу сиониствующих проходимцев, провозгласивших эпоху Аллы Пугачевой и эру Хазанова. Да это бы ладно: в сионистских СМИ что ни еврей, то гений, будь то бездарный Иосиф Бродский или хохмач-анекдотчик Юрий Никулин и целый легион им подобных писателей, артистов, художников, музыкантов. Удивляет и возмущает отношение к Анатолию Степановичу своих же коллег и единомышленников, случайно или по недоразумению стихийным ветром вознесенных на Парнас. Почему они с таким высокомерным превосходством смотрели на Анатолия Иванова, своего собрата по перу, при его подвижнической жизни? Опасались, что его богатырская фигура затенит их? Отнимет частицу их славы? Они считали себя избранными классиками, навсегда вставленными пристрастными журналистами в обойму великих, в которой им было бы тесно, окажись там Иванов. И его замалчивали, словно и не было такого писателя. А он был на две головы выше их и как художник слова, и как гражданин-патриот и руководитель «Молодой гвардии»— самого боевого, непримиримого к сионистским оккупантам журнала. Их раздражали показанные в последнее время по телевидению чудесные сериалы, созданные по произведениям Анатолия Иванова. Им не нравилось, что он оставался коммунистом в своих убеждениях, сторонником Советской власти, что его любовь к Родине отличалась от их показного патриотизма.
Вот почему, стоя у гроба Анатолия Иванова, установленного в Доме литераторов мы, то есть Петр Проскурин, Валентин Сорокин, Александр Кротов и я с недоумением спрашивали друг друга: «Почему не пришли проститься с покойным, проводить его в последний путь записные патриоты В.Распутин, В.Белов, В.Крупин и другие?» Я могу еще понять отсутствие восьмидесятилетнего Михаила Алексеева: с возрастом надо считаться. Но другие, накануне присутствующие на вечере, посвященном 100-летию Леонида Леонова, — почему они не пришли? Что это — своего рода «сальеризм?»
Удивляет и отсутствие представителей КПРФ, думской оппозиции, шумно рекламирующих свой патриотизм. Тем заметнее это виделось, когда у гроба стояли официальные представители правительства — зам. предсовмина В.Матвиенко и министр культуры В. Егоров. А глава Совета Федерации Е.Строев прислал теплую телеграмму.
Мне могут сказать: проводить в последний путь покойного — это дело сугубо личное. Конечно, дело совести. Это нисколько не отразится на литературном и гражданском авторитете писателя Анатолия Иванова. Он навсегда вошел яркой звездой в историю русской классики. И все же, обращаясь к Г.Зюганову, Г.Селезневу и другим патриотам, хочется сказать: «Стыдно, господа-товарищи!»
АЛЕКСАНДР КРОТОВ
Он появился на литературном фронте внезапно и уверенно. И сразу, одновременно в трех направлениях: главного редактора, публициста-философа и прозаика. Многие почитатели журнала «Молодая гвардия» с удивлением спрашивали друг друга: кто он такой, Александр Кротов, откуда?
Когда тяжело больной Анатолий Иванов решил снять с себя нелегкий груз главного редактора серьезного, популярного в патриотических
Когда Александр Анатольевич Кротов вступил в должность главного редактора журнала, у некоторых читателей возникли сомнения: а удержится ли «Молодая гвардия» на завоеванных бойцовских позициях, не растеряет ли патриотические традиции Анатолия Никонова и Анатолия Иванова?
Удержался! И не просто сохранил позиции, а развил их, обострил, углубил и тематически расширил, сделав более обнаженными, открытыми, отказавшись от эзоповщины. Этого требовала сама обстановка в стране, где развернулась жестокая битва за жизнь Отечества. Бурное событиями время требовало обнаженных мечей, бескомпромиссных сражений. Главный редактор искал и находил новых авторов литераторов-профессионалов, соратников и единомышленников с бойцовским характером. Круг авторов расширился, обновилась редколлегия, на суд читателей выносились «деликатные», но жизненно актуальные вопросы и проблемы. В каждом номере журнала читатель находил то, что его волновало. Таких материалов было достаточно, чтобы только их названиями заполнить не одну страницу. Я назову только некоторые. По разделу публицистики. Александр Севостьянов «Чего они от нас хотят?». Лев Исаков «Гении Сталина», Фидель Кастро «Россия на торге», Виктор Гидиринский «Русская идея», Лев Тихомиров «Русский или еврейский вопрос?», М.Чесноков «Патриоты и космополиты», Митрополит Петербургский и Ладожский Иоанн «Иван Васильевич Грозный», Евгений Дюринг «Еврейский вопрос», Сергей Путилов «Зловещая поступь масонства», Александр Назаров «Иваны, не помнящие родства», публицистические статьи члена редколлегии журнала Валерия Хатюшина и многое другое.
Тон серьезной публицистики задает главный редактор, публикуя из номера в номер в течение ряда лет два цикла своих статей: «Русская смута» и «Река жизни, река смерти». Это хроника текущих событий с глубоким философским анализом, зачастую необычным, парадоксальным, своим собственным видением, которое он не навязывает читателю, а словно вызывает на размышление и на дискуссию. С ним можно спорить, не соглашаться, но он тверд в своих убеждениях. Стиль его лишен поверхностных высказываний, журналистской легкости. Он философски глубок и объемен, широк и разнообразен по проблемам. Это летопись общественно-политической жизни страны в годы Смуты. Здесь анализ и оценка текущих событий, и размышление о подлинной русской культуре и массовой культуре, о духовности и православии, о природе и экологии, о Сталине и КПРФ. Говоря о русскости и русском народе, он разоблачает шовинизм «малых народов и народцев», который «ощутим, как в глубинке, так и на рынках Москвы и других городов России, как в банковских и промышленных сферах, на радио и ТВ
В цикле «Река жизни, река смерти» целая глава посвящена Николаю Кондратенко, Краснодарскому губернатору, великому патриоту России. Отдельные главы посвящены кризису политэкономии, русскому языку, как объединителю наций и народов, телевидению, как скопищу лжи и оболванивания народа. «Ложь хуже предательства, — говорит Кротов. — Иллюзии не дают проявиться мужеству и воле». Он ратует за появление в России Русской идеи и Русской партии. Это один из основных его тезисов, пронизывающих не только философскую публицистику, но и главное направление всего журнала, всех его звеньев, от критики до поэзии и прозы. Он за создание своего интеллектуально-идеологического центра. «У нас должна быть своя антидиффамационная лига, — говорит Александр Кротов. — Ведь «протоколы сионских мудрецов» своего рода пособие». Подкупает категоричность его суждений, независимость от авторитетов и догм. Он не боится сказать: «МГ» — русский журнал. А при подавляющем большинстве русских в России именно русские до сих пор бояться осознать себя русскими и стать хозяевами своей судьбы в родном Отечестве… — То, что мы печатаем в журнале, помогает снять шоры с глаз».
Одновременно с публицистом в нашей русской литературе появился писатель прозаик. Появился также внезапно и бурно с желанием сказать свое, необычное слово в литературе. Его первый роздан «Хроника параллельного мира» еще ждет своего исследователя, как и повесть «Миннеаполис. 1996 г.». Но уже следующий роман, кроме загадочного названия «Космический меридиан», написан в духе традиционной русской прозы. Молодой писатель обращается к сложным событиям периода Великой Отечественной.
На тему ратного подвига советского народа написаны десятки, если не сотни произведений, многие авторы были участниками описываемых событий. Их повествования пропущены через свое сердце, они в основе своей достоверны. Александр Кротов по своему возрасту не мог быть участником войны. Да и тему для своего романа он избрал не исхоженную: действия советских разведчиков в тылу врага. Тема сложная, я знаю по собственному опыту. Во время войны при четвертом управлении КГБ была отдельная мотострелковая бригада особого назначения (ОМСБОН). Она состояла из мелких разведывательно-диверсионных отрядов, забрасываемых, как правило, на самолетах в тыл врага. Я был командиром одного из таких отрядов. Действие разведчиков-диверсантов я показал в своем романе «Набат». Естественно, с большим интересом я прочитал роман Кротова «Космический меридиан». И я могу засвидетельствовать, что Кротов изображает сложные события, действия наших разведчиков в тылу врага с подлинной достоверностью. А это важно, как для читателя, так и для характеристики самого писателя, его творческого потенциала. Роман написан на грани детектива. Но это не то легкое чтиво, где главенствует острый сюжет, а персонажи отличаются друг от друга лишь своими именами. Кротов создал довольно зримые образы и характеры главных героев. Их портреты написаны скупой, но твердой, густой кистью опытного мастера. Среди них особенно выделяется майор Орлов, натура цельная, обстоятельная и по-настоящему героическая.