Сократ
Шрифт:
– А я бы и не дал такого разрешения. Кабы от меня зависело - запретил бы.
– Вон как! Это почему же?
– Опять прольется кровь афинян! Да самая лучшая!
– Ну, твоя-то вряд ли прольется. Не бойся.
Рев, смех. Рев, негодование.
– Таких засранцев, как ты, в других местах камнями побивают, понял?!
– Дайте ему пинка, паршивому изменнику!
А тот уже испарился как дух - отправился сеять семена недоверия на другой конец агоры. Везде люди, везде уши, везде доверчивые простачки, которых можно обвести
Женские голоса:
– Далеко-то как! Сицилия! Долго же не увидим мужей...
– Замена останется!
– И вообще, как оно там, на этой Сицилии? Слыхала я, есть там громадная гора, а из нее огонь...
4
Сократ возвратился домой, еще в калитке окликнул Ксантиппу:
– Иппа, душенька! Вот я и пришел к ужину...
Он поиграл с Лампроклом, который, изображая гоплита, размахивал очищенной от коры веткой, словно мечом, и топал по двору босыми ножками. Потом Сократ вымыл руки, удобно уселся за стол под платаном, где всегда ужинала семья, и стал ждать.
Вышла Ксантиппа, и Сократ удивленно на нее воззрился: не поцеловала его, как обычно, ни словом не попрекнула за то, что целый день его не было дома. И еды никакой не вынесла. Села напротив, сложив руки. Ага, подумал Сократ. За день здесь что-то произошло...
– Ну, говори, милая, сказывай, что у тебя на сердечке, да и дай нам поужинать. Мы проголодались, правда, Лампрокл?
– Хочу я немножко побеседовать с тобой.
– Что? Ты? Клянусь псом, беседы мне всегда по душе, даже в собственном доме. Но нельзя ли после ужина?
– Нельзя.
Он вздохнул и потянулся к сумке за семечками.
– Ну начинай, дорогая. Я готов.
Ксантиппа, устремив на мужа черные глаза, заговорила так:
– Сократ учит: отсутствие всяких потребностей - свойство богов; чем меньше у нас потребностей, тем ближе мы к божественному, к совершенству. Так что сегодня мы станем богами.
Сократ, не догадываясь, к чему она клонит, воспринял ее слова с юмором:
– Вот как! Это мне нравится. Какой же богиней хочешь ты стать? Которую выберешь из всей толпы?
– Я еще подумаю. Сначала выбирай ты.
– Я? Мне, видишь ли, не приходило в голову... Который из них лучше? Нет, не так. Которому из них лучше живется? Ясно, кому: Зевсу! У него есть личный виночерпий Ганимед, и стройнобедрая Геба носит ему на стол яства, и на каждом шагу у него красивая земнородная - наш Дий гуляка из гуляк! Я, Иппа, выбираю Дия.
Ксантиппа улыбнулась - в уголках ее губ залегла маленькая черточка коварства.
– Так! Наш папочка выбрал величайшего обжору на Олимпе, да не накажут меня боги! Кто бы ожидал от столь мудрого аскета. Значит, я лучше следую учению Сократа, чем ты.
– Как это понять, милая?
– Ну, возможно меньше потребностей - это ведь божественно, правда? Вот я и выбираю Эхо.
Сократ удивился:
– Эхо? Богиню Отзвука? Почему?
– Во-первых, она очень болтлива, как и я. Во-вторых, слыхал ты когда-нибудь, чтоб
– Я люблю хорошую шутку, - с упреком сказал Сократ.
– Но такие речи вместо еды...
– Вот именно, дорогой. Бери свой дорожный гиматий и отправляйся на Олимп.
– Что мне там делать?
– Напросись там на ужин, как ты привык делать здесь. А я возьму Лампрокла, мы встанем у портика на агоре и, быть может, выклянчим себе что-нибудь на ужин.
– Клянусь псом, что это значит?
– всерьез рассердился Сократ.
Ксантиппа в ответ привела неумолимые расчеты:
– Сколько мы выручили от продажи оливок? Несколько драхм. На эти деньги купили муки и уже всю съели. Из остатков оливок выжали масло и тоже съели. Вино из Гуди выпил ты с друзьями. А несколько кружек молока, что я надаиваю от козы, - это для Лампрокла.
– Почему же ты мне...
– начал было Сократ, но его тотчас перебили.
– Готовится война. На рынке начинается паника. Ничего нет. Ничего не будет. Из-под полы-то все будет - конечно, за серебро. В нашем доме - ни обола. Софисты... Молчи! Я осведомлялась! Софисты берут в месяц по пятидесяти драхм с ученика. Сколько у тебя учеников? Да из каких богатых семей! И - ни гроша. Ловишь людей на крючок, как рыбак рыбу. А поймаешь - ни чешуйки тебе не перепадает. Молчи! Так и слышу твое: "Но, Иппа, я думаю о человеке, а не о драхмах! От человека зависит и его счастье, и счастье всех..." Какой тебе прок оттого, что ты заботишься об их счастье? А? Знаю, скажешь, мол, награда твоя велика: благо людей. Ну ладно. Накорми же меня и нашего мальчика этим благом! Ага, не можешь? То-то и оно, мудрая твоя голова! И опять слышу, как ты говоришь: чего нам не хватает, моя лошадка? У меня есть ты, у тебя - я, у нас обоих - малыш, который вырастет красивым в маму и глупым в папу...
Сократ расхохотался:
– Точно так, дорогая!
– Не сказал ли тебе в глаза Антифонт, какой ты безумец? Такой жизни не выдержал бы ни один раб! Питаешься - хуже быть не может... Раб не выдержит а мне выдерживать? Нам с Лампроклом тоже вместо еды семечки лузгать? Но ты-то ведь ходишь по пирушкам! Так? К одному на обед, к другому - зачем же брать за учение хоть несколько жалких оболов! Тебе не нужно! Или никто не желает платить за твою мудрость?
– Дураки были бы, если бы платили.
– Сократ еще пытался шутить.
– А я ведь советую всем быть умнее...
Ксантиппа, не в силах продолжать в легком тоне, заплакала от злости и от жалости; Лампрокл, хоть и не понимал, в чем дело, присоединился к матери весьма громким ревом.
Сократ обошел вокруг стола, подсел к жене и взял ее, несмотря на сопротивление, к себе на колени. Вытирая ей слезы, целовал смуглое лицо.
– Ах ты, моя лошадка! Ну, ну, умерь свой бешеный галоп. Монолог свой ты произнесла отлично. Ну не реви, я ведь это всерьез, с самыми лучшими намерениями... Но почему же ты, дурочка, ничего мне об этом не говорила?