Сокровенное таинство
Шрифт:
Зазвонил колокол, призывая братьев к вечерне. Хумилис с трудом поднялся, собираясь на службу. Встал и Николас, поняв, что ему пора уходить.
– Сейчас уже поздно пускаться в путь, – послышался голос Кадфаэля, который все это время молча сидел в сторонке, не вмешиваясь в разговор. – Да и спешки особой вроде бы нет – куда вы поедете на ночь глядя? Лучше заночуйте в странноприимном доме, выспитесь как следует, а с утра отправляйтесь. Глядишь, за день и поспеете, куда вам надо. Зато сегодня после вечерни сможете провести еще часок-другой с братом Хумилисом – Бог весть когда еще представится такой случай.
Хумилис поддержал Кадфаэля, и Николас с удовольствием согласился на это предложение и даже слегка приободрился, хотя ничто не могло вернуть ему то радостное воодушевление, с которым он спешил
Чему брат Кадфаэль несколько подивился, так это предупредительности Фиделиса. Молодой монах, зная, что Николас служил Хумилису задолго до того, как он сам познакомился и сдружился с ним, предпочел, сразу же после вечерни появившись на пороге, удалиться и не мешать беседе товарищей по оружию. Весь вечер они предавались воспоминаниям о Крестовом походе, вспоминали атаки, битвы, осады – все то, о чем Фиделис не имел ни малейшего представления.
Один купец из Шрусбери, торговавший шерстью и каждое лето разъезжавший по торговым делам повсюду – от Уэльса до богатого пастбищами Котсуолда, то и дело пересекая границы, по дороге собирал всевозможные сведения, а потом пересказывал все, что ему удалось вызнать, Хью Берингару. Нынешним летом, даже в самую горячую пору, когда закончилась стрижка овец, немногие торговцы решались предпринимать дальние поездки, ибо на дорогах было небезопасно. Но этот купец был человеком отважным и предприимчивым и не побоялся отправиться на юг, хотя там запросто можно было угодить в самое пекло. Однако тамошние овцеводы торговали с ним уже много лет и доверяли настолько, что сочли возможным попридержать шерсть и не продавать ее другим, пока он не даст о себе знать. У этого купца повсюду были крепкие связи, его знали даже в Брюгге, во Фландрии, и он всегда был готов пойти на риск, особенно если это сулило большую выгоду. Более того, этот человек предпочитал рисковать сам, а не посылать в опасные поездки своих приказчиков. Возможно, опасность даже привлекала его, ибо он отличался упорством и храбростью.
В начале сентября, загрузившись товаром, купец отправился домой. Караван из трех груженных тюками с шерстью подвод двинулся через Букингем. Через Оксфорд было бы ближе, но туда, по здравому размышлению, соваться не стоило. В Оксфорде царила паника, ибо жители со дня на день ждали, что голод вынудит войско императрицы отступить от Винчестера, и тогда орава мародеров обрушится на них. Отъехав на относительно безопасное расстояние, купец оставил свои подводы на попечение слуг, а сам вскочил на коня и во всю прыть поскакал в Шрусбери. Приехав в город, он даже не заглянул домой повидаться с женой и детьми, а сразу направился с донесением к. Хью Берингару.
– Милорд, – начал свой рассказ купец, едва отдышавшись, – на юге опять приключилась беда. Я слышал это от одного малого, который видел все собственными глазами, но успел вовремя унести ноги. Вам уже известно, что епископ и императрица заперлись в Винчестере в своих замках, а войско королевы взяло город в кольцо и перерезало все дороги. Целый месяц туда не подвозили провизии, говорят, что люди стали с голоду пухнуть, только навряд ли это коснулось самой императрицы или епископа.
Купец имел обыкновение говорить что думает и не испытывал особого почтения к знатным персонам.
– Иное дело бедный городской люд, – продолжал он, – вот кому довелось хлебнуть горя. Но и солдатам в замке императрицы пришлось несладко, припасы-то у них все вышли. Так что им ничего не оставалось, как попытаться прорваться через кольцо осады.
– Этого я и ожидал, – сказал внимательно слушавший своего информатора Берингар. – А куда они нанесли удар? Должно быть, на север или на запад, ведь весь юго-восток удерживает армия королевы.
– Я слышал, что императрица выслала отряд, сотни три-четыре, в северном направлении. Вроде как ее люди хотели захватить Уэрвелль – укрепись они там, Андоверская дорога была бы у них в руках. Уж не знаю, то ли их кто заметил на марше, то ли из горожан нашлись доброхоты и сообщили об этом отряде – в Винчестере этих вояк не больно жалуют, – но едва они подошли к окраине, как на них налетел Уильям Ипрес с рыцарями королевы и порубил в клочья. Кровавая была стычка! Тот парень, который мне все это рассказал, припустил
– А что стало с монахинями? – спросил пораженный Хью. – Неужели аббатство в Уэрвелле выгорело дотла, как и Хайд Мид?
– Этому парню как-то не пришло в голову задержаться и посмотреть, что там осталось, – пожал плечами купец. – Одно можно сказать с уверенностью – церковь сгорела полностью, так что в огне погибли почти все, кто там находился, – и солдаты, и монахини. Ясно, что мало кому из сестер удалось выбраться наружу. Да и те, что спаслись, один Бог знает, где теперь ищут пристанища. Сейчас в тех краях трудно сыскать безопасное место. Что же до императрицы с ее войском, то я бы сказал, что у них осталась одна надежда – собрать всех до последнего человека и попытаться прорваться сквозь окружение. Но вряд ли из этого выйдет что-нибудь путное. Им и раньше-то трудно было рассчитывать на успех, а сейчас и подавно. Может быть, те бойцы, что полегли под Уэрвеллем, пригодились бы им во время сражения.
«Ну и год выдался, – подумал Хью, – сентябрь еще только начался, а уж сколько раз склонялось то на ту, то на другую сторону изменчивое военное счастье. После кровопролитной битвы под Линкольном императрица, захватив в плен короля, едва не овладела короной, а теперь вокруг этой горделивой леди сомкнулось стальное вражеское кольцо. И если даже людям королевы удастся захватить императрицу в плен и, обменяв на короля, вновь посадить его на престол, все вернется к тому, с чего и началось. Никто по доброй воле не откажется от власти, а значит, возобновится борьба, жертвами которой только за последнее время уже стали ни в чем не повинные братья из Хайд Мида, сестры из Уэрвелля и беззащитные бедняки из Винчестера». Название Уэрвелль для Хью ничего не значило – ему просто было жаль несчастных сестер, чья обитель погибла в горниле сражения.
– Как бы то ни было, год для меня выдался удачный, – сказал в заключение купец, поднимаясь, чтобы отправиться наконец домой, где его дожидались стол и постель, – Шерсти я закупил доброй и по сходной цене – так что поездку свою вполне оправдал.
На следующее утро сразу после заутрени Хью поспешил в аббатство – ибо всякий раз, когда шериф узнавал что-то новое, он тут же делился полученными сведениями с аббатом, за что Радульфус неизменно был ему благодарен.
Церковная и светская власти в Шропшире хорошо ладили друг с другом. Кроме того, то, что услышал Берингар, касалось аббата напрямую, ибо был осквернен и разрушен бенедиктинский монастырь, а устав обязывал все бенедиктинские обители оказывать всяческую помощь братьям и сестрам по ордену. Даже в мирное время женским монастырям трудно было обойтись без поддержки братьев из мужских монастырей (ведь обычно они не имели больших угодий), теперь же, когда сестер в Уэрвелле постигло страшное разорение, долг призывал духовных братьев прийти им на выручку.
Когда Хью закончил беседовать с Радульфусом и вышел из аббатских покоев, оставалось всего полчаса до мессы, и Берингар рассудил, что раз уж он оказался здесь, то сходит на службу в монастырскую церковь. Обычно, если при посещении монастыря у шерифа выпадала свободная минутка, он непременно навещал брата Кадфаэля. Так поступил он и на сей раз.
Монах в этот день встал задолго до заутрени, проверил, не забродило ли вино, процедил кое-какие настои и полил грядки, правда, тут он особо не усердствовал, ибо с ночи выпала обильная роса. В это время года, когда урожай был уже собран, работы в саду было немного, и у Кадфаэля не было пока нужды просить себе нового помощника вместо брата Освина.