Сокровища Чёрного Монаха
Шрифт:
Не дожидаясь согласия, он хлопнул меня по плечу с таким энтузиазмом, что я чуть с лавки не свалился, и заорав:
– Чур, я не салка!
– помчался к реставрируемому флигелю и стал носиться вокруг него.
Мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним. Маркиз, увидев, что я включился в игру, увеличил скорость. При этом так низко наклонял голову, что бежал почти на четвереньках, и обзор у него был сокращен до минимума. Пробегая в очередной раз мимо бригадира и монаха, Маркиз врезался в мостки, перелетел через них, а бригадир полетел
Вы никогда не слышали, как кричит раненый носорог? Я, кажется, слышал. Это ужасно. Нас с Маркизом с монастырского двора как ветром сдуло.
Остановились мы только возле моего дома.
– Ну, и что ты услышал?
– отдышавшись, спросил я.
– Они договорились встретиться через час в летней кафешке на Пречистинке!
– Ну, ты даешь!
– восхитился я, удивляясь, как это он успел на такой скорости что-то услышать.
– А то!
– Маркиз гордо выпятил цыплячью грудь.
– Давай быстро переоденемся и вперед!
– Думаю, что нам нужно сменить не одежду, - возразил я.
– А что?!
– удивился Маркиз.
– Прически!
– Не успеем! Для этого надо мыть голову...
– Не надо мыть голову, - вздохнул я.
– Пошли...
Через десять минут мы выходили из парикмахерской одинаково постриженные наголо.
– Ну что это такое?!
– возмущался Маркиз.
– Голова голая, как коленка!
– Это лучше, чем голова, похожая на клумбу, - твердо возразил я. Пойдем к кафешке, нужно место занять для наблюдения. Мы вот тут бегаем, суетимся, прическами страдаем, - я со вздохом сожаления погладил себя по непривычно гладкой макушке.
– А картину эту, "Бобыля", совсем другие люди украли, а не бригадир с монахом Александром. И Александр этот самый обычный монах, а никакой не Черный. Навыдумывали мы с тобой...
– Да?!
– даже задохнулся от возмущения Маркиз.
– А портрет Пугачева мы тоже выдумали? Или это мы с тобой его нарисовали и в тайник положили?
– Он в этом тайнике, может, лет двести лежит, и его никто даже и не видел.
– Да нет, кому-то его, наверное, показывали, хотя бы тайком, - не очень уверенно возразил Колька.
– Кому же это, интересно, его показывали?
– ехидно спросил я.
– Кому, кому!
– огрызнулся Маркиз.
– Отстань! Кому надо, тому и показывали! Пушкину! Вот кому!...
глава девятая
Кому портрет Пугачева показывали?
Никитка так и прижился в монастыре. Прожив там год, он скопил денег и отправился в свою родную деревню, но оказалось, что мать его умерла, а отец собрал детей и ушел на заработки. Ушел, да и не вернулся, сгинул, словно его и не было.
Погоревал Никитка и отправился в Оренбург, там встретился с дядькой Кириллом, который ему очень обрадовался. Дядька за это время сильно сдал, как-то сразу постарел, постоянно кашлял и мерз. Отца он тоже не видел. Никитка оставил дядьке Кириллу немного денег, гостинцев от сестры и попросил, если встретит отца, передать, что Никитка служит в Москве, в Зачатьевском
Они посидели с дядькой Кириллом, повспоминали, да и распрощались, путь обратный по тем временам был ох какой не близкий. Дядька обещал в Москву наведаться, сестре приветы передавал, но сердцем чувствовал Никитка, что дядька Кирилл не соберется в Москву. А если и соберется, то сил дойти не хватит.
С тяжелым сердцем и великой грустью покидал Никитка родные края, понимал, что вряд ли когда еще сюда вернется.
Так и случилось. В тихих монастырских трудах текли годы. Никитка взрослел, а вечерами тешил собиравшихся к нему на огонек монахинь сказками, которых знал от бабки, сельской сказительницы, великое множество. Память у Никитки была чудесная, и почти все сказки он запомнил на слух. Кое-что пересказывал, а что-то и сам сочинял.
Вскоре монахини разнесли по городу весть про сказочника Никиту. Стали к нему из любопытства знатные люди заглядывать. Иногда даже специально за ним коляску присылали, господа просили приехать вечером сказки порассказать.
И повадился к дядьке Никите один грамотей в гости хаживать. Целыми днями у него просиживал. Наверное, воз бумаги извел, терпеливо записывая за Никитой. И просил все как есть рассказывать, с разными окончаниями, если такие были. Никиту это не тяготило. Наоборот, помогало долгие одинокие вечера коротать.
Уж, казалось, все сказки переписал новый знакомец Никиты, сколько лет ходил к нему, как на службу. Это ж надо столько терпения иметь! А все не отставал грамотей от Никиты, который уже стариком стал. Все про жизнь расспрашивал, пословицы да поговорки, присказки всякие записывал, игры деревенские. Так вот незаметно рассказал ему дед Никита про тайну свою, которую много лет хранил.
Рассказал он про то, как с самим Пугачевым виделся и как портрет его писал.
Собеседник слушал его с жадностью, потом нетерпеливо спросил:
– А что портрет, уничтожил ты его, дядя Никита?
– Да нет, господин, - вздохнул, помявшись, Никита.
– Рука не поднялась. И держать боязно, и спалить жалко. А показать кому - опасаюсь. Все ж поверх императрицы портрет написан.
– Да, это, брат, и по нашим временам может неприятностями обернуться. А мне-то покажешь портрет?
– Что ж не показать?
– вздохнул Никита.
– Раз уж рассказал, покажу.
И он извлек из тайника давно не появлявшийся на свет божий портрет мужицкого царя.
Долго смотрел на него Никитин знакомец. А потом сказал:
– Ты, дядя Никита, портрет этот береги. Сейчас, может, ему и не время, а все ж цены он необычайной. Потомки тебе спасибо скажут.
– Потомки ладно, - вздохнул Никита.
– Лишь бы ныне батогами спину за него не расписали.
– Это у нас запросто!
– рассмеялся собеседник.
– А ты не показывай кому ни попадя. Я тебе днями человека одного приведу, он как раз историю Пугачева пишет, ему этот портрет обязательно увидеть надобно.