Сокровища Чёрного Монаха
Шрифт:
– Кто же его нарисовал поверх царицы?
– заинтересовался дедушка. Кто же по тем временам решился на такое?
Глава пятая
Кто решился?
Зимой 1773 года Никитка сидел возле жарко натопленной печки, дремал и слушал, о чем говорят артельщики и дядька Кирилл. Дядька Кирилл был искусным богомазом, писал иконы в монастырских мастерских Оренбурга. Когда в прошлом году случилась засуха, и был сильный недород, отец собрался на заработки в город, и решил взять Никитку с собой.
– Мы всей семьей, семь ртов, зиму не выдюжим, - пояснял отец мамке. В город в этот год на заработки многие пойдут, голодно.
– Куда ж ты его в городе пристроишь?
– тихо всхлипывала мать.
– Есть у меня там богомаз знакомый, - не очень уверенно отвечал отец, - может, возьмет его, хотя бы за харчи. Нам бы зиму пережить...
Матери возразить было нечего, и Никитка отправился из родной деревни в Оренбург. Дядька Кирилл оказался угрюмым мужиком, невысоким, тощим, в неряшливой монашеской одежде, перепачканной красками. Никитку он встретил неприветливо, но в обучение взял.
Учеба была непростой: поначалу приходилось больше по хозяйству возиться: дрова таскать, кисти мыть, в мастерской и в келье дядьки Кирилла убираться. Но Никитка был парнишка деревенский, к работе приученный, старательный. Дядька Кирилл прилежание ученика заметил и стал учить его растирать краски, яичные желтки, находить разноцветные глины, из которых эти самые краски изготовлял. К тому же у парнишки открылся изрядный талант к рисованию.
– Виданное дело, - ворчал дядька Кирилл.
– Сейчас стали иконы готовыми красками писать. Когда ж такое было?!
Никитка, которому приходилось вручную растирать краски, искать цветные глины, был совсем даже не против готовых красок, но об этом помалкивал, зная не только тяжелый характер дядьки Кирилла, но и его тяжелую руку.
Угрюмый дядька почему-то привязался к такому же, как он, молчаливому мальчишке. Стал выделять его трудолюбие, брать с собой выполнять заказы.
Вот так и оказались они в небольшом городке под Оренбургом, куда приехали к местному дворянину, обновить иконостас.
Под мастерскую выделили им небольшую светелку во флигеле. Там же, на кухне, они и кормились тем, что оставалось после барина и его родни, квашеной капустой и картошкой, да пареной репой.
Вместе с ними столовалась дворня и пришлые артельщики, ставившие каменное крыльцо и строившие новую конюшню.
Обычно молчаливый дядька Кирилл в последнее время стал проявлять удивительную для него разговорчивость, жадно выслушивал вновь пришедших, живо участвовал в разговорах. Никитка этими беседами не очень интересовался: в последние дни все разговоры так или иначе сводились к Пугачеву, который шел с войском на Оренбург. Вот и сегодня говорили о том же.
– Слышь, богомаз, - наваливаясь грудью на стол, спрашивал дядьку Кирилла дюжий артельщик.
– Правду бают, что Пугач этот самый никакой не казак беглый, а сам царь анпиратор Петр Третий?
– Про то не знаю, - обиженно поджал губы дядька Кирилл, который не любил, когда его называли богомазом.
– Ты же с самого Оренбурга, там-то что про Пугача говорят?
– не унимался артельщик.
– Много там чего говорят, - уклончиво ответил дядька.
– Ну все же?
– не отставал дотошный артельщик.
– Вы все же в Оренбурге живете, к начальству поближе. Обскажи нам, мил человек.
– Уважь, расскажи что знаешь, - придвинулись
– Мы тут живем в темноте, в глуши, слухами кормимся, как вороны, что в воздухе поймали, то и съели.
– Я сам мало что знаю, - сделал попытку выйти из-за стола дядька Кирилл, но его удержали едва не силой.
– Ты нам, божий человек, поведай, что сам слышал.
– А что я слышал?
– нехотя отозвался дядька Кирилл.
– Разное говорят. На площади указ читали, что никакой он не Петр Третий, а беглый казак, разбойник Емелька Пугачев. А по рукам в городе бумаги ходят, вроде как грамоты его, он в тех грамотах пишет, что он царь, Петр Третий, Екатерина, жена его законная, извести его хотела, да ему спасти удалось, у казаков на реке Яике укрыться. А вот теперь настало ему время объявиться.
– И что еще в тех грамотах писано?
– придвинулись к дядьке Кириллу артельщики и дворовые.
– Много чего там писано, - нехотя развел руками дядька Кирилл. Прельщает всяко. Говорит, что волей всех жалует...
– Слышь?!
– восторженно гаркнул артельщик, который расспрашивал дядьку Кирилла.
– Волей жалует! Конечно, царь!
– Только я сам тех грамот не видел, - поспешил пояснить дядька Кирилл.
В этот момент двери распахнулись, ворвались солдаты, в сопровождении одного из дворовых.
– Показывай, кто тут про разбойника Пугача байки рассказывал, толкнул в плечо дворового капрал.
– Вот этот вот, - ткнул пальцем перепуганный мужичок в дядьку Кирилла.
– А вот этот больше всех спрашивал, - он ткнул в дюжего артельщика.
– Берите их!
– приказал капрал.
Артельщик вскочил, попытался схватить скамью, но на него навалились солдаты, повязали и вместе с дядькой Кириллом поволокли на улицу, не дав одеться.
– Отпустите дядьку!
– кинулся под ноги солдатам Никитка.
– Он ничего плохого не говорил!
Его грубо оттолкнули.
– Погодь, парнишка, не тужи!
– весело подмигнул ему связанный артельщик.
– Будет им ужо! Придет Пугачев, освободит и меня и твоего дядьку!
Кто знает, чем кончилась бы для дядьки Кирилла его "разговорчивость", но только ночью в городок действительно вошел Пугачев.
Никитка проснулся от звука выстрелов и выскочил во двор. Там уже было полно народа, стоял гвалт, под ногами метались невесть кем выпущенные ошалевшие куры, добавляя суматохи и шума. Из конюшен казаки выводили лошадей. Возле погреба, в который заперли до утра дядьку Кирилла и не в меру любопытного артельщика, стояли обезоруженные солдаты. У капрала была рассечена щека, порван мундир. Их окружали вооруженные люди, пестро одетые. Казачьи папахи, островерхие башкирские малахаи, полосатые татарские халаты, все перемешалось во дворе.
– Ключи давай!
– наскакивал на бледного капрала дюжий казак, замахиваясь саблей.
– Нет ключей, у хозяина ключи, - прохрипел капрал, сплевывая на снег кровь.
Выволокли во двор хозяина, в распахнутой шубе, накинутой прямо на исподнее.
– Ключи давай!
– закричал на него казак.
– Ты на меня не ори!
– дернулся хозяин, вырывая локти у державших его мужиков с саблями на боку.
– Я - майор в отставке, почетный дворянин, не тебе, мужику, орать на меня! И ключей от меня не дождетесь. Выбросил я ключи в колодец.