Сокровища России
Шрифт:
– И запасники Эрмитажа за двадцать?
– насмешливо спросил Эдик.
– Нет, что вы! Пополам, а? Выбирайте. Что сочтете нужным.
– Это в будущем, - отрезал Эдик.
– Когда научитесь рисовать, будем делить доходы от реставрации хоть и поровну. А пока только двадцать процентов. Вам. И я выбираю, что надо.
– Хорошо, согласен, - сказал Макаров, изобразив некоторое раздумье. Впрочем оно было таким коротким, что Эдик решил нажать еще.
– Я рад. что мы оба нашли, наконец, общий язык…- сухо сказал он, - в вопросе прогресса российской культуры…которая у вас, увы, не на высоте
Очень, очень долгое молчание Макарова сказало Эдику все. Да, как слабо он еще верит людям, оказывается. Хуторковский был прав. Макаров наконец откашлялся и неуверенно сказал:
– ну…мы вообще-то…говорили…как бы…в общем, мы хотели собрать…э-э…какую-то сумму. Помочь вдове. Такое горе. Вдове нашего коллеги, так сказать.
– Хорошо, пусть будет сумма. За "косяки" надо платить. Хоть полтинник отстегните.
– Полтинник - это пятьдесят тысяч?!
– Макаров поперхнулся.
– О, Господи, с кем я связался…- пробормотал Эдик.
– Нет, это не пятьдесят тысяч.
– Неужели…пять лимонов?!
– простонал Макаров.
– Но это…чересчур много…Вдова не лопнет?
– Не лопнет. И не подавится. И ладно, пусть будет пять лимонов. Долларов, надеюсь. Косяк, кстати тоже…не маленький. Неудивительно, что Европа не желает иметь с вами дело.
– Если вы настаиваете, мы…э-э…поможем вдове. Но не сразу же. Откуда у нас такие деньги. Попозже, обещаю. Но вы…вы поймите и нас, Эдуард Максимович. Мы же тоже хотим, чтобы по культурному, и мы пытались договориться…но извините…так наезжать намертво, как Пузырев…а что бы вы сделали на нашем месте?
– Я не тот человек, который мог бы оказаться на вашем месте. Я бы все равно попытался договориться. Но…я вас могу понять. Я больше вашего имел дело с Иван Иванычем. Тут он был не прав. Вы все-таки Эрмитаж.
– Вот именно!
– обрадовался эрмитажник.
– Если б даже бумеранги проехали мимо…ну, вы ж понимаете? Мы просто защищались.
– Только это вас и может извинить…отчасти, - сурово сказал Эдик.
– Но почему должна страдать безвинная вдова?
– Она не пострадает, Эдуард Максимович. Вы правы, лучше по культурному. Да, надо, надо нам работать…э-э, над культурой…даже в мелочах.
– Вот именно…мелочей тем более не бывает. Или вы думаете, что пытки, которые применяет ваш волчара, тоже мелочи?
– Не может быть!
– поразился Макаров.
– Пытки? Троекуров?!
– Представьте себе, - обиженно сказал Эдик.
– Такого даже от вас я не ожидал.
– Не может быть…- разволновался Макаров, - не могу поверить. Он же придурок, он пальцем никого не трогает, все только по закону…неужели он вас бил?!
– Нет, - вынужден был признать Эдик.
– Но…тем не менее. Пытки бывают разные. И этот ваш косяк простить трудней всего…даже не знаю…
– Это не мы…- заныл Макаров, - гадом буду…он с ума сошел.
– Все равно, это ваш косяк, - отрезал Эдик.
– Вы мне в душу плюнули. Я тут стараюсь, блин, для российской культуры, а вы…
– Ну, что вы еще хотите?
– уныло спросил Макаров.
– Не перебивайте. Так вот, я тут стараюсь,
Макаров молчал, и Эдик успокоился.
– Короче, я хочу восстановить самоуважение, понятно? В общем, организуйте мне орден. И чтоб не какой-то там второсортный…
– Орден?
– обрадовался Макаров.
– Да какой разговор! Что ж вы сразу не сказали? Вам какой?
– Чтоб сверкал. Брюликов побольше…
– Андрея Первозванного - пойдет? Дорого, но я лично сделаю. Организую, во что бы то ни стало.
– Ну, этот пойдет, - решил Эдик. Название явно знакомое, значит орден достаточно ценный.
– А вы сумеете?
– Ну, еще бы…- самодовольно сказал Макаров, - президент России, как вы знаете, из Питера. К нашему мнению прислушивается… Буду счастлив возместить, так сказать, ваши моральные потери. Пытки…кто бы мог подумать? Примите наши извинения за этого…ну, что с прокурора взять? Мы его оттащим от вас, уже на днях, отвечаю. Это все?
– Надеюсь.
– Эдик хмыкнул.
– Сначала посмотрю, как вы сумеете вырвать меня из его пасти.
– Не беспокойтесь, ха-ха…сам выплюнет…- заверил Макаров.
– Вы не знаете, как я рад, что мы договорились, наконец.
– Я тоже, - вежливо сказал Эдик. Он сомневался, что прокурор так легко выпустит его, но Макаров оказался прав. Буквально через два дня дело у следователя Прокуратуры забрали в ФСБ и тут же закрыли за отсутствием состава преступления, однако эти два страшных дня дались Эдику очень дорого. Прокурор где-то раздобыл японский цифровой квадрофон и очень качественные, под стать "вертушке", записи садиста. Увидев в комнате для допроса расставленные по углам звуковые колонки, Эдик вдруг пал духом. Он уже настроился на свободу - но кошмар застенка грозил только усилиться. Ему не пришло в голову, что судебная машина неповоротлива, и отданная команда не сразу дойдет до исполнителя. Конвоир как обычно приковал его к железному табурету и ушел.
– Ну так как?
– жизнерадостно спросил прокурор, чисто выбритый и наодеколоненный.
– Будем признаваться или будем запираться, гражданин Поспелов?
Прокурорские пальцы, чуть помедлив, выпустили авторучку и переместились к кнопке включения на японской сверкающей звуковой машине, и Эдик впервые пожалел о том, что отказался от присутствия на допросах своего адвоката. Чума бы мигом просек, как действует на Эдика музыкальный фон допроса, и нашел бы способы заставить прокурора прекратить посторонние шумы. Музобоязнь - язва, а их нормальные люди скрывают. Эдик нормальный. И потому даже от адвоката стремился скрыть свое сумасшествие, точнее - аллергию на Распроповича.
Палец прокурора уперся в кнопку, и Эдик не выдержал:
– Будем признаваться, хорошо.
– Наконец-то.
– Троекуров некоторое время удивленно и подозрительно вглядывался в лицо пленника, поигрывая пальцем на кнопке, и Эдик торопливо сказал:
– Я признаю, что продал весь Российский музей, часть Третьяковки и Эрмитажа, правда, пока маленькую часть…к сожалению…
– Погодите, я запишу, - прокурор взял ручку, придвинул бумагу.
– Подробнее, с именами, датами… Нет, лучше, если вы сами запишите свои показания. И почему - к сожалению?